уровень физической близости. Я могу дать Зигги всё, что ей нужно, когда она покажет мне, что ей это нужно, заставить её чувствовать себя потрясающе, не забирая ничего для себя.

Я могу быть хорошим с ней. Это всё, чего я хочу — быть чертовски хорошим с ней.

Но, возможно, не настолько, чтобы позволить ей съесть всё моё шоколадное печенье без глютена.

— Полегче, чемпион, — я тащу контейнер с печеньем обратно к себе.

Зигги изумлённо смотрит на меня.

— Я съела три.

— Три? — я с хрустом вгрызаюсь в очередное печенье. Господи Иисусе, это просто бл*дская мечта. Я не понимаю, как в них может не быть глютена. — Да, это точное число, если умножить его на три.

— Ты тупица, — она пихает меня ногой в бедро. — Я съела три.

Я ухмыляюсь, кладу книгу обратно на колени и отправляю в рот остаток печенья.

— Как скажешь, дорогая Зигги.

Она вздыхает и тоже кладёт книгу обратно на колени. На пару минут воцаряется тишина, слышен только тихий шелест бумаги, пока мы переворачиваем страницы, и случайный хруст, когда я откусываю очередное печенье.

Но затем Зигги, действуя совершенно незаметно, хватает контейнер, достаёт ещё одно печенье и запихивает его в рот целиком.

— Женщина! — я бросаюсь к ней, смеясь, когда она с визгом хватает своё печенье и, вскочив на ноги, устремляется по проходу. — Это моё печенье без глютена!

— Которое я заказала специально для тебя! — кричит она с набитым ртом и резко поворачивает в сторону от прилавка.

Я почти догоняю её, появляясь в проходе секундой позже.

— Ты лишишь хронически больного человека простой радости съесть три дюжины шоколадных печений, покрытых глазурью из сливочного крема и миндального бисквита с безе? Как тебе не стыдно.

Зигги хихикает, когда мы заворачиваем за угол и возвращаемся к моему концу прилавка, где мои печенья ждут, как маленькие аппетитные утята, готовые к тому, чтобы она их все украла.

— Клянусь богом, Зигги, если ты их возьмёшь… я люблю шоколадное печенье.

Она перепрыгивает через контейнер, затем поворачивается, раскрасневшаяся и улыбающаяся, когда встречается со мной взглядом. Я смотрю на неё, разгорячённую и возбуждённую, страстно желая снова заключить её в объятия и прикоснуться к ней, познать её, заставить её раскраснеться и улыбнуться по ещё более веской причине.

Она медленно наклоняется и берёт контейнер в руки, затем закрывает крышкой.

— Я рада, что тебе нравится это печенье, — её голос становится тихим, когда она смотрит на меня снизу вверх. — Потому что там, откуда оно взялось, его гораздо больше.

Я забираю у неё упаковку, смотрю на печенье сквозь крышку, затем возвращаю обратно.

— Кстати, где ты их взяла?

— Вигго, — отвечает она.

Я хмурюсь.

— Чёрт возьми.

— Что?

— Я не хочу, чтобы он мне нравился. Но, думаю, мне придётся полюбить его, если он испёк это.

Зигги улыбается.

— Вигго — тот ещё кадр, но в конце концов его все любят. И ты тоже полюбишь.

— Я ничего не люблю, кроме хоккея, — напоминаю я ей.

Улыбка Зигги становится шире, когда она тянется к моим волосам и проводит пальцами по вискам. Затем она поворачивает запястье, раскрывая ладонь. На её ладони лежит шоколадное печенье. Она берёт его и предлагает мне откусить кусочек.

— И это говорит мужчина, который только что признался, что любит это печенье.

Я бросаю на неё ледяной взгляд, смягчённый улыбкой. Наклоняясь, я откусываю печенье.

— Похоже, — говорит Зигги, — в твоём сердце нашлось место и для чего-то другого, — и затем она отправляет оставшееся печенье прямо себе в рот.

* * *

Стоя возле двери своей квартиры, Зигги поворачивается и смотрит на меня.

— Спасибо, Себастьян. Сегодняшний вечер был действительно… — она краснеет и улыбается. Звёздный свет придаёт её волосам прохладный золотисто-каштановый оттенок, а глазам — блеск, как у изумрудов в глубокой пещере. — Это было действительно прекрасно.

Я беру её за руку, затем сжимаю так, как ей нравится, как она всегда сжимает мою.

— Так оно и было.

Мы слишком долго смотрим друг другу в глаза. Зигги отводит взгляд.

— Итак, — говорит она. — На этой неделе твоё расписание, — у нас теперь есть общий календарь в Google, потому что так проще планировать рекламные мероприятия, — просто сумасшедшее. Как и моё.

Я киваю.

— Да. Нет времени на агрессивную йогу.

— Неа, — она листает свой телефон. — Бедный Юваль.

— Чего это Юваль бедный?

Зигги бросает на меня недоверчивый взгляд, затем снова сосредотачивается на своём телефоне.

— Он знатно запал на тебя. Я аутист и никогда не замечаю таких вещей, но даже я заметила это. А ты нет?

«Потому что мне абсолютно наплевать на то, что кто-то хочет от меня или чувствует по отношению ко мне, если только это не ты».

Я закатываю глаза.

— Ты сильно ошибаешься.

— Не ошибаюсь, но как скажешь, — Зигги убирает телефон в карман. — Ладно, наша неделя чертовски напряжённая. Что есть, то есть. Но скоро мы что-нибудь придумаем. Потерпи, пока Ларс заставляет тебя страдать. Прикладывай к ноге лёд, ладно?

Она заключает меня в объятия, в свои обычные, милые, платонические объятия Зигги, которые до сих пор сводят меня с ума, прижимается грудями к моей груди, щекочет мне лицо своими волосами, окутывает меня своим мягким, чистым ароматом воды.

— Зигги?

— Да, Себастьян, — она всё ещё обнимает меня, или, может быть, правильнее будет сказать, что я держу её в заложниках, крепко обхватив руками, прижимая к себе, потому что легче быть храбрым, когда я не смотрю на неё, когда я чувствую, как её сердце бьётся совсем рядом с моим, а её успокаивающее присутствие прижимается к моему телу.

— Не могла бы ты… — я прочищаю горло, злясь на себя за то, что так нервничаю. — Я посмотрел календарь и увидел, что у тебя нет игры, поэтому я подумал… Наши первые три предсезонные игры на выезде, но не