Я медленно выпрямляюсь, и она садится вместе со мной. Поднеся руку к её лицу, я провожу пальцами по её веснушкам, затем запускаю их в её восхитительно растрёпанную косу.

— Я в порядке.

Зигги опускает взгляд на мой пах, где очевидно, что я очень не в порядке.

— Что?

— Я… — выдохнув, я снова провожу костяшками пальцев по её раскрасневшейся щеке, а затем нежно целую одну из моих любимых веснушек, расположившуюся в ямочке на её щеке. — Я в порядке.

Она наклоняет голову, как обычно, и отстраняется — не резко, просто с любопытством, пока её глаза изучают мои.

— Но ты так хорошо позаботился обо мне…

— Недостаточно хорошо.

— Себастьян, — она приподнимает бровь. — Это я только что испытала такой сильный оргазм, что увидела космос. Я могу сказать тебе, было ли это недостаточно хорошо, и я говорю тебе, что так оно и было.

— Я рад, — я наклоняюсь и запечатлеваю нежный, медленный поцелуй на её щеке, вдыхая её аромат. — Значит, мне тоже было хорошо. Это всё, что мне нужно.

Зигги хмурится, когда я вскакиваю и встаю, хотя и не так грациозно, как хотелось бы, учитывая бешеную пульсацию в моём члене. Она думает, что видела космос? Я был в двух шагах от того, чтобы взлететь, как ракета. Вспомнив тот последний раз, когда я ел кальцоне, и мне было так больно, что я реально думал, что умираю, я в итоге обретаю способность стоять прямо и протягиваю ей руку.

Зигги берёт её, сначала немного неуверенно, но потом позволяет мне поднять её на ноги. Она приземляется, подпрыгивая, и одёргивает свою очаровательную тёмно-зелёную футболку, которая задралась до середины её торса во время наших маленьких забав на полу. Когда она одёргивает футболку до джинсовых шорт, которые я обрезал для неё, я снова вижу рисунок спереди — остроумное улыбающееся лицо в рисовке семидесятых, дополненное классической для Шекспира причёской и бородкой. Под улыбающимся Шекспиром написано: «Приятной игры».

(Игра слов, потому что фразу можно понять и как «приятной игры», и как «приятной пьесы», — прим)

Секунду Зигги смотрит на меня, и наши руки задерживаются вместе, пальцы переплетены. Она хмурит лоб, и её пристальный взгляд изучает меня, как рентгеновский аппарат, проводящий диагностику.

Я улыбаюсь, потому что ничего не могу с собой поделать. Раньше я боялся этого взгляда. Теперь я думаю, что, возможно, жажду его. Потому что это значит, что она пытается понять меня. Это значит, что Зигги, возможно, не нравится то, что я делаю, или она не понимает, что я делаю, но она всё равно хочет остаться со мной.

Она медленно поворачивается к книгам, разбросанным по полу, и наклоняется. Когда она тянется за первой книгой, показывая во всей красе свою задницу в джинсовых шортах, она издаёт удовлетворённый звук, низкий и хрипловатый.

Я тоже приседаю и начинаю подбирать книги, возможно, так пристально разглядывая её зад, что роняю несколько книг, которые пытаюсь поднять. Я очень, очень близок к тому, чтобы умолять её сорвать с себя эти шорты, перевернуть меня на спину и сесть мне на лицо, но каким-то образом я остаюсь сильным и убираю наш беспорядок бок о бок с ней.

— Что ж, — вздыхает Зигги и поворачивается, держа в руках огромную стопку книг. — Думаю, пришло время просмотреть несколько книг.

* * *

— Итак, — Зигги с хрустом откусывает одно из тех невероятных шоколадных печений, которые она мне подарила, и смахивает крошки, когда они падают на книгу, лежащую у неё на коленях.

Я поднимаю взгляд от книги, которую листаю — это один из её любимых романов в жанре фэнтези. Мы поменялись жанрами. Зигги вручила мне этот «ромфант», как она его назвала, а я подарил ей один из своих любимых научно-фантастических романов-антиутопий.

— Итак?

— Почему ты отдал свою роль Гейбу в середине третьего акта?

Я откладываю книгу и поворачиваюсь к Зигги, касаясь её ноги своей, пока мы сидим на полу, прислонившись к противоположным книжным полкам.

— Мне показалось, что это разумно с моей стороны. Я должен был прийти вовремя, чтобы прочитать Бенедикта, а я опоздал и помешал ему своим появлением.

Она улыбается.

— И это было очень эффектное появление.

Я отвешиваю театральный поклон.

— Но Гейб пришёл вовремя, он был готов читать Бенедикта, и я знаю, что Шекспировский клуб имеет большое значение для приятелей Рена по театру. Я подумал, что, учитывая это, будет справедливо разделить роль.

Зигги наклоняет голову и отправляет в рот последний кусочек печенья.

— Поняла. Что ж, это мило с твоей стороны.

Это не вся правда. Вся правда в том, что я знаю эту пьесу. Я знаю её очень хорошо. И я знаю, что у Беатриче и Бенедикта чертовски хорошее признание в любви в четвёртом акте, да и в пятом тоже, если уж на то пошло. Я не мог… Я не мог этого сделать. Я не мог посмотреть на Зигги, даже несмотря на то, что мы играли роли, и сказать ей, что я люблю её. Я не мог сказать ей это так, чтобы эти слова ничего не значили.

Не то чтобы я планировал на полном серьёзе сказать Зигги эти слова когда-нибудь в будущем. Но тем не менее, она так много значит для меня после всего лишь нескольких коротких недель в моей жизни. Я хочу лелеять её, быть добрым к ней и получать от неё огромное удовольствие. Она мой друг.

«Твой друг, да? С которой ты только что целовался и был на грани потрясающего оргазма?»

Да, ну что ж. Это правда. Но мы с Зигги дали обещание. Мы наслаждались друг другом, и теперь ничего не изменится. Как она сказала, есть такая вещь, как друзья с привилегиями. И хотя изначально я надеялся полностью держаться от неё подальше, всё пошло прахом с той ночи на моей террасе, когда я основательно потрогал её, когда она поцеловала меня так чертовски хорошо, что у меня подкосились ноги.

Однако мне удалось — и я планирую продолжать в том же духе — сохранить этот новый