– Мне нравится, как это звучит, – она подняла глаза. – Я тоже люблю тебя, Защитник.

Полгода спустя…

Промозглый ветер дул прямо в лицо, путая волосы, что выбивались из-под шапки, я плотнее закуталась в пальто, наступая на сгнившие листья, торчащие из-под снега. Сегодня было особенно холодно, но меня грела мысль о том, что новость, которой я собираюсь поделиться, особенная, наполненная трепетом и новой надеждой.

Ворота старого кладбища скрипнули, видно, их давно не смазывали, да и вообще это место было немного запущенным, нужно будет не забыть оставить смотрителю чаевые, чтобы он продолжал присматривать за могилой моей матери. Несколько надгробий выглядели так, будто с момента их установки прошло не менее трех сотен лет, они утопали в земле, скрытые под снегом почти до верхушки.

Я повернула на тропинку, огибающую чей-то склеп, и вышла к месту захоронения мамы, остановившись в нескольких шагах от него и хмуро уставившись на мужчину, сидящего на корточках на снегу. Рядом с ним прямо на земле стоял старый проигрыватель, и мужчина ругался, потому что пластинку заело, пытался починить все на ходу, потемневшими от холода пальцами поправляя иглу.

– Сейчас, милая, почти готово. Ооо, ты будешь в восторге, когда услышишь. Помнишь, как ты играла ее тогда, на фестивале в Медфилде? Я не мог оторвать от тебя глаз, ты блистала как самая яркая звездочка, – бормотал он, не обращая внимания на то, что штанины его брюк намокают, пропитываясь талым снегом. – Она тоже блистает, Дженни. Ты бы видела! Наша девочка такая талантливая. Я слушал ее доклад и не мог поверить, что кто-то такой бестолковый, как я, мог создать это чудо. Ты знала, что в Канзасе, рядом с Андовером, где родился ее муж, есть городок под названием Эль Дорадо? Ох, надо было видеть лицо ее профессора, когда она произнесла это с трибуны, я хохотал до слез…

– Ты был на моей защите? – не удержавшись, спросила я, подходя ближе. Отец шлепнулся на зад, но поправил протез и поднялся, встречаясь со мной взглядом. Груда пластинок выпала из его рук, оставшись лежать на снегу.

– Я просто хотел послушать, о чем будет твой доклад. Ты против?

Я покачала головой, а потом перевела взгляд с его растерянного лица на надгробие.

– Часто сюда приходишь? – Почему-то мне было важно знать. Все это время с момента нападения и до сих пор мы почти не разговаривали, но я знала, что он спрашивает Джоша или Уэйда обо мне, и если последний молчал из солидарности, то мой муж подрабатывал почтовой совой с моего разрешения. Было чертовски трудно игнорировать присутствие отца, даже в своей голове я перестала называть его по фамилии.

– Я был на ее похоронах, Хармони… – начал он.

– Мое имя Элси. – Черт бы побрал этих упрямых мужчин, которые без конца называли меня как угодно, только не Элси. Из всех вариантов Фиалка звучало чаще всего, и я даже почти привыкла к Вайолет и уже не поправляла Уэйда.

– Да, прости, прости, конечно… Знаешь, это Дженни придумала имя. Она перебрала почти сорок вариантов, а потом вдруг закричала на весь дом, и я даже споткнулся, ударившись о косяк в кухне, пока бежал к ней, думая, что что-то стряслось. – Он усмехнулся, глядя на проигрыватель. – Ты и эта штуковина – все, что мне от нее осталось.

– Зачем ты говоришь все это?

– Потому что ты должна знать правду. Я солгал. Не было ни дня в моей жизни, чтобы я не пожалел о том, что бросил вас. Теперь, наблюдая со стороны за тем, как Джош сдувает с тебя пылинки, я еще больше убеждаюсь, каким был идиотом. Мне очень жаль, Элси. Я не прошу прощения, потому что не вправе, но я хочу, чтобы ты знала, как я раскаиваюсь и каждый день расплачиваюсь за свои ошибки.

Что-то внутри меня оборвалось с его последним словом.

– Ты не будешь против, если я поговорю с мамой? – Я подняла пластинки и переложила их в сторону, смахивая снег с могилы, а потом положила на освободившееся место пару веточек сирени. Ее было сложно достать в это время года, но Джош знал сеть цветочных магазинов в городе, чья чудесная владелица в любое время могла достать даже самые редкие растения.

– Конечно, я все равно закончил. – Он погладил камень окоченевшей рукой и прошептал: – До скорого, Дженни.

– Я не против, если ты останешься, – сглотнув, сказала я, не глядя в его сторону. – Новость, которую я скажу маме, и для тебя тоже.

Отец замер на месте, спрятав руки в карманы куртки. Он огляделся, словно не мог поверить, что я всерьез попросила его о чем-то таком… семейном. Я ободряюще кивнула, собираясь с силами, и присела у могилы.

– Здравствуй, мамочка. Давненько не виделись, прости, я была занята учебой и этот круговорот затянул меня с головой, но отец уже рассказал тебе. – Я повела плечом, глядя на отца, чья челюсть отвисла практически до земли. Готова была поклясться, что слезы застыли в сморщенных уголках его глаз. – Ты всегда учила меня быть сильной и смелой, не класть слишком много сахара в тыквенный тарт, даже если того требует рецепт, а еще прощать… Думаю, некоторые вещи понимаешь только с опытом или когда… – я облизала пересохшие губы, – когда сам становишься родителем. – Слева от меня раздался придушенный звук, похожий на всхлип, но я боялась туда посмотреть, ожидая, что мое сердце разорвется. – Знаешь, мамочка, я тоже собираюсь стать мамой. Мы узнали совсем недавно, и Джош был на седьмом небе, теперь он немного свихнулся со своей гиперопекой, поэтому у меня не так много времени, прежде чем он ворвется сюда с термосом горячего чая и отругает меня за то, что так долго торчу на холоде. Я люблю его, мамочка, он бы очень тебе понравился, и я буду любить нашего сына или дочь так сильно, как умела только ты. И защищать так, как умеет только настоящий родитель. – На этих словах я перевела взгляд на отца, по щекам которого катились слезы. – Я прощаю тебя, отец.

Тыльная сторона его ладони взлетела ко рту, прикрывая звук рыданий, он закивал, смаргивая слезы.

– Можно мне тебя обнять, милая? – почти неслышно спросил отец.

Вместо ответа я поднялась, отряхивая пальто и целуя кончики пальцев, прежде чем провести ими по буквам имени мамы. А потом подошла к человеку, который вызывал во мне сотню противоречивых чувств,