Шрифт:
Закладка:
– Ок, – бросила она и развернулась.
У двери развернулась обратно. Подошла к сыну.
– Дай-ка я у тебя это заберу. Тебе в ближайшие дни он не понадобится, – взяла телефон из его руки, которая разжалась не сразу. – Спать ложись, поздно.
Уходя, Аня выключила ему свет – вырубила, шлепнув ладонью по выключателю, – а в коридоре, чуть отойдя, разблокировала его телефон. Разумеется, без пароля. Хотела открыть фотоленту. А, ну да. Здесь нет фотоленты. Открыла смс. Ничего. Открыла звонки. Последний звонок – исходящий, АА.
Исходящий, АА.
Ясно. Она даже в нашем доме нас в покое оставить не может. Звонил, конечно, он, но она… Но она. Аня заблокировала телефон и убрала. Подумала, что надо будет стереть номер перед тем, как отдавать телефон Диме. И вообще, зачем ему ее номер? И вообще, зачем ему теперь телефон?
Мама смотрела на нее глазами любопытной мартышки.
– Что там?
Обдумывая услышанное (и сколько еще я буду удивляться? Надо купить еще пустырника, боже, пустырник, даже мамины успокоительные чаи не помогают, хоть за фенибутом или феназепамом иди), Настя медленно села напротив мамы. Они были вдвоем: Крис приходила только ночевать, и у Насти пока что не было сил с этим бороться.
– Я знала, что это случится, но я не думала, что так быстро… – проронила она скорее даже не маме, а в кухонный воздух.
– Что? Что случится?
– Диму уже на следующей неделе отправляют в интернат.
– О. – Мама потянулась за сигаретами. – Ты не думала, что это будет после школы? А когда должно было быть? Через пару лет?
– Мама. Я знала, что всё этим закончится. Но я думала, что еще есть время.
– И что бы тебе оно дало? – закуривала.
– Не знаю… – не отодвигалась от дыма, уже не отодвигалась.
– Ты всё равно с ним не видишься, из школы уже ту-ту. Что тебе это время-то.
– Не знаю, мама, не наседай. Просто это неожиданно, как по голове огрели.
– И что теперь делать?
– Да что… да ничего, что с этим сделаешь.
Мама, задумавшись, курила. Из Насти же будто выкачали мысли, она молча смотрела перед собой.
– Давай еще раз, – сказала озадаченно мама. – Родители твоего парнишки…
– Он не мой парнишка, я просто…
– Да-да, родители твоего не-парнишки, за которого ты очень сильно печешься, решили переезжать в Америку. И берут с собой всех питомцев, кроме самого младшего, потому что он слабоумный. И, так как его нужно куда-то деть, они по каким-то знакомствам или еще как-то нарисовали ему прям капец какой дебилизм. Так?
– Э… в целом да. А что?
– И теперь он будет жить в казенке с детьми еще тупее его. А потом его – в психушку или дом инвалидов, или еще куда-то типа. Да?
– Не знаю насчет потом…
– Но в целом да?
– Ну. Я тебе всё это рассказывала.
– Я так, подвожу итоги твоих великих начинаний. – Мама обильно размахивала руками, и пепел – старческий и табачный – сыпался во все стороны, один раз чуть Насте в глаз не попал. – Так, и что, ничего сделать нельзя? Остается сидеть на жопе ровно?
– Слушай, я у них за эти полгода чуть только дома не поселилась. Им не объяснить.
– А если в полицию? – Мама заискрилась и заигривилась, практически оказавшись в телевизоре, в вечернем сериале, и вот-вот должны были сказать, кто настоящая дочь убитого сто двадцать серий назад.
– Это же не убийство, не кража и что там еще. – Настя поморщилась. – У нас и с убийством пошлют, чтоб статистику не портили, а с этим-то.
– Да, вот у Верки, ну, Веры Тимофеевны, сына взяли ни за что ни…
– У твоей Веры Тимофеевны сын человека до инвалидности избил, не отвлекайся.
– Ладно, а если рассказать? Рассказать кому-то?
– Да кому? Комиссии? Они там все Золотухина слушаются.
– Побирухин этот твой, конечно. Ну, не красть же ребенка…
– Стой, подожди! Рассказать… рассказать, да, есть одна идея, но я не знаю, что может из этого выйти.
– Ну, жопа твоя уже отсижена до формы гладильной доски. Хуже не будет.
– Думаешь? – Она катала в руках идею как хлебные шарики, пыталась понять, где, как, что; а если просчет – то где, а если это бред (а это, конечно, бред) – то почему (потому что ты себя вообще слышала?), а если не получится – что делать. А что делать, если получится???
Думаешь?
– Конечно. Ну а куда хуже-то?! Ты посмотри на себя, с работы турнули, от мужа уш…
– Я поняла.
– А дочка-то…
– Всё, я поняла, спасибо!
– Ну вот.
Идея у Насти в голове срасталась, обрастала, как те хлебные шарики, как молекулы, как срасталось, обрастало прошлое. Идея – становилась. И Настя даже улыбнулась. А мама потянулась за пачкой – и улыбнулась тоже.
… … … … …
… … … … …
Вот. Да. Ну я почти всё сказал. Только Не знаю. А что вы А вы
Вобщем. Я просто хотел сказать, что вы надеюсь что будете приезжать туда. И я тог мМне будет приятно. Вот. Ну вы наверно знаете. Я там попрошу чтобы вам както позвонили еще или еще както. И я рад буду с вами смотреться АА Анастасия ЛАлександровна Алексанро Александровна!
* * *
Вероятно, самым известным серийным убийцей, который использовал негашеную известь для растворения тел, был Генри Холмс. В его отеле регулярно пропадали люди, некоторые из них – в бочке с этим веществом. В подвале. В гашеной же извести (это когда негашеную смешивают с водой) тела не растворяются, а скорее наоборот, консервируются, но если ее использовать в небольшом количестве, то останется некоторый… след.
Макс это знал, как и еще много чего о маньяках. Ему всегда было о них интересно. Стоя в своей комнате, у двери с вырванным замком, он натянул защитные перчатки и очки как у строителей, и то, и другое, собственно, он купил в строительном. Известь – там же. Стоила копейки. В аптеке – медицинскую маску. Смешной набор.
Надел шапку, опустил по самые очки. Тело закрывали рубашка, куртка, джинсы и на всякий случай кроссы. Он не боялся.
То есть боялся – что не получится. Но не боялся того, что будет потом. Может, покончит жизнь
