Шрифт:
Закладка:
И он сдержал слово. В гавани устроили имитацию морского сражения – в разы лучше любого из тех, что я видел в специально заполненных водой амфитеатрах. В бою участвовали три корабля; они сцепились, моряки пошли на абордаж, а потом один стал разваливаться и затонул так быстро, что у команды просто не было шансов спрыгнуть в воду и спастись.
– Корабль специально сконструирован так, чтобы в определенный момент развалиться, – пояснил Аникет. – Но не отличишь от реального крушения.
– Хитро придумано, – кивнул я, – выше всяких похвал.
Члены команды затонувшего корабля вплавь добрались до берега. Все – отличные пловцы и, естественно, готовые к внезапному «крушению».
– Не волнуйся, никто не утонул, – сказал Аникет. – Иллюзия и реальность – разные вещи.
XLV
Один месяц сменялся другим, а я тем временем осторожно работал над планом, который помог бы мне заявить о принадлежности Акте к царскому роду. Я проконсультировался с генеалогом, который хорошо разбирался в царских родословных той части империи. До того как Рим поглотил те края, там было множество мелких царств, и Акте наверняка связывало кровное родство с правителем одного из них. По прошествии довольно длительного времени генеалог представил мне довольно ветвистое родовое древо, согласно которому Акте происходила от Аттала Первого Пергамского. Я продемонстрировал документ группе сенаторов и попросил их его ратифицировать. Что они и сделали. Счастье казалось совсем близко, но Акте не была так уж уверена.
– Впереди еще много преград, – сказала она. – Императорским указом не изменить отношение народа, а я не сделаю ничего во вред твоему положению. Сейчас ты очень популярен, но это может легко измениться не в твою пользу. Люди непостоянны, они чуть ли не выискивают изъяны и ликуют, когда их находят.
Моя любовь к Акте не ослабевала, а становилась только сильнее.
– Пусть выискивают дни напролет – они не найдут в тебе ни одного изъяна.
– Меня не беспокоит, найдут ли они что-то плохое во мне, но из-за меня они могут изменить отношение к тебе. Вот чего я боюсь.
– Ерунда! – твердо сказал я, хотя в душе не был так уж в этом уверен.
* * *
После неудачных попыток отлучить от меня Акте (в их числе были угрозы и даже избиения) мать исчезла из дворца. Мне доложили, что она отправилась в Антиум. Я, естественно, по ней не скучал и даже почувствовал нечто вроде умиротворения оттого, что был избавлен от сомнительного удовольствия видеть ее или просто сознавать, что она где-то поблизости. С умиротворенностью пришлось распрощаться в тот момент, когда ко мне в покои доставили письмо от матери.
Я подрагивающими пальцами взломал печать.
Мой дражайший сын,
за время моего пребывания на вилле я пришла к пониманию, что совершила ошибку, и прошу тебя о прощении. Я была не права, когда противилась твоей любви к Клавдии Акте. Матери трудно смириться с тем, что ее место в сердце и в жизни ребенка заняла другая. Но таков ход вещей, и все попытки его изменить всегда были и будут тщетны. Прошу, не откажи мне в своей милости. Я выезжаю в Рим и по возвращении преподнесу тебе подарок.
Твоя любящая мать
Я был оглушен этим письмом.
В голове пронеслось: «Бойтесь греков, дары приносящих». Любой подарок матери, хоть она и не была гречанкой, нельзя было назвать однозначно хорошим.
* * *
Мать, верная своему слову, едва прибыв во дворец, прислала мне приглашение посетить ее покои. Тогу я для этого визита, естественно, надевать не стал. Она встретила меня как-то слишком уж приветливо: встала на цыпочки, поцеловала в щеку и ни словом не обмолвилась о моей тунике. Она провела меня в первую приемную комнату и продемонстрировала несколько бронзовых скульптур, которые ей совсем недавно доставили из Коринфа.
– Они твои, – сказала мать. – Но это еще не все, идем.
И она повела меня вглубь покоев, в самую приватную: затемненную шторами и увешанную дорогими гобеленами комнату. Когда глаза привыкли к темноте, я понял, что стою перед огромной, словно озеро Лукрино, кроватью, заваленной шелковыми подушками, мехами и покрывалами. По обе стороны кровати возвышались светильники в форме дерева.
– Так делают на Востоке, – сказала мать. – Я провела исследования и многое узнала.
О чем она вообще? Я стоял и тупо смотрел на постель.
– Это для тебя и Акте. Она ведь из Ликии и на этом ложе будет чувствовать себя как дома.
– Что?
– Можешь переселить ее сюда. Идеальное место для тех, кто ищет уединения. А я обставлю все самым роскошным образом…
– Ты сошла с ума? – закричал я. – Что на тебя нашло? Ты одержима? Что мы здесь делаем?
– Я просто хочу показать тебе, что благосклонно отношусь к твоей… твоей…
– Даже слово не можешь подобрать? Не знаешь, как ее называть?! При одной мысли, что я приведу ее сюда, под твою крышу…
Я круто развернулся, вышел из комнаты и зашагал по длинному коридору обратно к свету. Она обезумела!
Мать побежала за мной – ее изящные сандалии тихо постукивали по мраморному полу, – схватила меня за руку, но я отмахнулся от нее, как от назойливого насекомого. Я дошел до внешней приемной комнаты – мать не отставала и все за меня цеплялась.
– Прошу, не убегай… – прерывающимся голосом умоляла она, – остановись… Прости, если я тебя оскорбила. Я… я не знаю, как тебе угодить. Я пыталась… Я ошиблась.
Я глубоко вздохнул и медленно обернулся. Вот она стоит передо мной. Жалкая, готовая пресмыкаться.
– Да, ты меня оскорбила. Глубоко оскорбила. И я действительно считаю, что ты лишилась рассудка.
Мать склонила голову:
– Мы так отдалились друг от друга, прошу, давай положим этому конец. Я этого не вынесу. Я на все готова ради примирения.
– На все, но только не вести себя нормально.
– Да, признаю, я допустила ошибку; что ни скажи, я со всем соглашусь, лишь бы ты улыбнулся и сказал, что прощаешь, что мы снова близки, как прежде.
Я чувствовал себя беспомощным животным, которое медленно сжимает в своих кольцах змея.
– Мне надо идти! – грубо сказал я.
– Прошу, хотя бы выпей со мной глоток вина в знак нашего примирения. Не руби сплеча, нельзя, чтобы между нами все вот так закончилось из-за моей ошибки.
Она подошла к столу, на котором стоял поднос с чашами и несколькими бутылками, и стала разливать вино.
– Ну уж нет, – рассмеялся
