– Я знаю, что это трудно, но это самый безопасный путь для нас и нашего ребенка – поверь мне.

Он застонал и крепко обнял ее.

– Я доверяю тебе. Только злюсь на себя.

– Не надо, – сказала она. – Я не желаю ничего слышать.

Она закрыла его рот поцелуем, когда он вдохнул, чтобы возразить, и вместо этого приняла его дыхание в себя, представляя, как этот глоток воздуха направляется в ее утробу, давая их ребенку жизнь и пропитание.

Жоффруа, неслышно ступая, покинул комнату Алиеноры лишь глубокой ночью. Алиенора сопровождала его, а Марчиза шла впереди, держа в руке маленькую масляную лампу. Остальные женщины спали за марлевыми занавесками. У двери Алиенора велела Марчизе идти спать. Служанка сделала реверанс и молча удалилась.

За дверным проемом, освещенный звездами и большим полумесяцем, фонтан сверкал темными струйками воды.

– Да хранит тебя Господь в пути. Пусть дорога твоя будет легкой и быстрой, – прошептала Алиенора. – Я буду молиться за тебя каждый миг.

Он коснулся ее щеки.

– Я буду молиться за тебя и нашего ребенка. – У него перехватило горло. – Я бы хотел остаться…

– Знаю, но даже здесь, в Антиохии, кто-нибудь может всадить тебе нож в спину. Тебе лучше уехать и заняться делами в Аквитании. Пока живы, мы всегда будем вместе.

Они поцеловались на прощание в ее покоях, но теперь он взял ее руку и поднес к губам. Она ощутила мягкое прикосновение его губ к своей коже. Затем он отступил на шаг, поклонился и ушел. Алиенора смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду, а потом закрыла глаза, отпуская его.

Она уже повернулась, чтобы уйти, как вдруг из тени вышел Раймунд, ступая неслышно, будто гепард, которого он держал для охоты и который спал в его покоях.

– Ах, племянница, – проговорил он. – Тебе повезло, что только я стал свидетелем этого нежного прощания. Что могли бы подумать другие о столь ласковом расставании?

Алиенора скрыла свой страх, встретившись с его взглядом.

– Я не думаю, что «повезло» – подходящее слово, дядя, но раз вы его употребили, я так понимаю, вы не собираетесь нас выдавать?

Раймунд сел на скамейку напротив фонтана и жестом пригласил Алиенору присоединиться.

– Он уезжает завтра, не так ли? – сказал он.

– Ты не представляешь, как тяжело мне живется с Людовиком, – сказала она со спокойной серьезностью.

– Настоящий монах, – сказал Раймунд. – Со всеми монашескими наклонностями и пороками, не так ли? – Он раскинул руки по спинке скамьи и скрестил ноги.

– Можно сказать и так. Я нужна ему только из-за Аквитании. В остальном он относится ко мне как к необходимому, но бесполезному придатку. И я уже давно перестала его уважать.

– А этот другой, де Ранкон?

Тон дяди был мягким, но она не обманулась.

– Я бы вышла замуж за него, а не за Людовика, если бы мне дали выбор.

– Неужели? – Раймунд выглядел задумчивым, будто большой лев. – Не самый лучший выбор для Аквитании. Пойдет ли за ним народ? Примут ли его, если он станет герцогом? Людовик, возможно, оказался дураком, но политика вашего отца в то время была разумной. Вряд ли он выбрал бы тебе де Ранкона в мужья, даже если бы ты была свободна; я настоятельно советую тебе от него отказаться.

Алиенора сглотнула гнев и тревогу. Оставалось только еще раз порадоваться, что Жоффруа уезжает обратно в Аквитанию. Ей нравился ее дядя, но она не питала на его счет иллюзий. Он был безжалостен, потому что только безжалостный человек мог выжить в таких условиях.

– Я не глупа, – ответила она. – И понимаю больше, чем в тринадцать лет. Я сделаю то, что будет лучше для Аквитании.

– Некоторые могут счесть Людовика несостоятельным на троне, – помолчав минуту, сказал Раймунд.

Алиенора опустила взгляд.

– Понимаю, но он богопомазанный правитель, и я считаю, что они только создадут еще больше трудностей, если пойдут таким путем.

– Возможно, – ответил Раймунд и тут же продолжил, как будто не затронул только что вопрос о низложении Людовика: – Мне еще предстоит узнать мнение твоего мужа о том, что он думает о политике и согласится ли он на военную кампанию против Алеппо.

– Он хочет дойти до Иерусалима, – сказала она. – Вряд ли он прислушается к тебе, ведь ты мой дядя и аквитанец. Ты же видишь, как обстоят у нас дела. Меня он не послушает, как и свое окружение, хотя его брата, пожалуй, можно убедить.

– А, Роберта. Полагаю, он честолюбив.

– Мог бы стать королем Франции, но он осторожен. Он может согласиться с твоими предложениями, но не ожидай, что он тебя поддержит, если это не будет совпадать с его целями.

Раймунд забарабанил пальцами по спинке скамьи.

– А что воины из Аквитании? Они останутся?

– Ты брат моего отца, они пойдут за тобой – думаю, ты и так это знаешь. Конечно, они скорее останутся со мной, чем последуют за Людовиком.

Он серьезно кивнул и встал.

– Пора спать, – сказал он. – Нужно многое обдумать. Я поговорю с Людовиком по поводу Алеппо… и если не смогу склонить его к согласию, тогда нам придется найти другой путь.

Она тоже поднялась, и он нежно поцеловал ее в лоб.

– Все будет хорошо, обещаю.

Сердце Алиеноры сжалось.

– Отец всегда целовал меня так же и говорил то же самое – но это оказалось неправдой.

Раймунд одарил ее лукавой улыбкой.

– Мы оба говорим о будущем, моя дорогая, а не о настоящем.

Шум в темноте слева заставил их быстро обернуться, но ничего не было видно, а прислушавшись, они услышали только плеск фонтана и тихий стрекот сверчков.

– Ночью в саду много кошек, – сказал Раймунд, скривив губы, – у всех ушки на макушке, и глаза блестят, как зеркала. Ступай к себе, быстро.

С замиранием сердца Алиенора вошла в комнату. Марчиза ждала, чтобы проводить ее в спальню, а Гизела сидела на постели, откинув марлевую занавеску и широко раскрыв глаза.

– Госпожа?

– Спи, – тихо, но властно приказала Алиенора.

– Госпожа. – Занавеска Гизелы опустилась.

Алиенора растянулась на кровати. Марчиза тихо удалилась, поставив лампу в держатель на цепочке. Пламя мягко мерцало, отбрасывая блики и рисуя узоры на мраморном полу, огонь склонился под слабым ветерком, дующим из стрельчатых окон высоко над кроватью. Она долго лежала без сна, положив руку на живот, и смотрела, как свет струится по полу и стенам, пока лампа не погасла.

Раймунд Антиохийский вызывал у Людовика в равной степени раздражение и беспокойство. Рядом с этим высоким и сильным мужчиной Людовику хотелось казаться выше ростом и шире