— Господи, нет! — она выдернула свою руку из моей. — Что за вопрос?!

— Это вопрос, чтобы показать тебе, что ты не находишься в эмоционально-психологической зависимости от парня, который проявил к тебе жестокость. Как только он показал, на что способен, ты порвала с ним сразу и окончательно.

— Я не хотела звонить в полицию. О чем это говорит?

— Это говорит о том, что ты не хотела, чтобы посторонние люди рылись в твоем грязном белье. Это говорит о том, что ты хотела просто уйти и жить дальше.

— И позволить ему проделать такое с кем-то еще? — презрение к себе ясно читалось в ее лихорадочно блестящих глазах.

— Тогда ты об этом не думала, милая. И никто не посмеет обвинить тебя в этом.

— А ты? Я вела себя с тобой как последняя дрянь только потому, что ты поступила правильно, — слезы потекли по ее щекам.

Я придвинулась поближе и положила руки ей на колени, а голову — на руки:

— Да. И это длилось всего два дня. В любом случае ты знаешь, что я твоя эмоциональная груша для битья, и ты можешь использовать меня, когда захочешь. Для этого и существуют родные люди, семья. Проявлять доброту, помогать и любить друг друга девяносто девять процентов времени и прощать друг другу один процент периодического дурного настроения.

Она вытерла щеки, но слезы продолжали струиться по лицу:

— Я позволила ему, Эва, — прошептала она. — Я была в таком шоке, что даже не сопротивлялась. И потом… я думала только об одном: если кто-нибудь вызовет полицию, то все узнают, что со мной случилось. Поэтому я даже не пикнула, пока он меня бил. Никогда в жизни я не была овцой! Я всегда дралась и давала сдачи! Так почему я повела себя как трусиха? Потому что я струсила!

— Нет! — я приподнялась и обняла ее за плечи, заставляя взглянуть на меня. — Ты не струсила. Ты одна из самых смелых людей, кого я знаю, — слезы навернулись мне на глаза. — Просто с тобой приключилась беда. Ты не желала, чтобы это случилось. Поэтому не дай себя сломать, Харп. Пожалуйста.

— Как это сделать? — она грустно покачала головой. — Я так старалась быть открытой с людьми, несмотря ни на что. И чего я добилась? — ее плечи затряслись от рыданий. — Только ты, Эва. У меня есть только ты. Тебе единственной я могу доверять.

Я сгребла ее в охапку и обняла изо всех сил, чувствуя, как ее слезы струятся по моей шее. Я как бы вливала в нее свою силу, хотя больше всего мне хотелось сесть с ней рядом и тоже расплакаться. Я так боялась за нее. Боялась, что после пережитого она станет по-другому смотреть на мир.

— Ну-ну, тише, родная… — гладила я ее по голове. — У тебя есть не только я. Оглянись вокруг — с тобой еще Джейсон и Джиллиан. А еще ты первоклассный шеф-кондитер. И никто не отнимет у тебя ни нас, ни твоего таланта.

Через какое-то время она успокоилась и высвободилась из моих рук. Я сходила в ванную за бумажными полотенцами, чтобы она высморкалась. Она слабо улыбнулась:

— Как с дитем…

— Ты имеешь в виду с деткой! — пошутила я, садясь на край кровати.

Она закатила глаза:

— О да. Никогда еще я не выглядела сексуальнее.

— Никогда еще ты не выглядела круче — настоящая хулиганка с фингалом!

Она захихикала, бросив на меня благодарный взгляд:

— Вот что мне нужно от тебя. От всех вас. Чтобы вы перестали относиться ко мне как к хрустальной вазе, которая может разбиться в любой момент. Относитесь ко мне как к Харпер. Но не к той Харпер — наивной дурочке, которую отметелил ее бывший дружок, загашенный гитарист.

— Договорились, — кивнула я. — Тогда сразу вопрос: ты что-нибудь слышала о Винсе после того, как его выпустили под залог?

Ее лицо ожесточилось, но не из-за вопроса:

— Да, он звонил не переставая. Вчера вечером я все-таки взяла телефон и сказала, что, если он не оставит меня в покое, я выдвину против него еще обвинения в сексуальном домогательстве, словесном оскорблении и угрозе действием. И отключилась. После этого он не звонил.

— Хорошо.

Вдруг я заметила, что она задумчиво рассматривает меня.

— Что?

Она пожала плечами:

— Я просто… раньше удивлялась тебе. В ситуации с Ником. После всего, что ты рассказывала мне о нем, о том, как сильно ты его любила, вдруг взять и вот так уйти… пусть он даже изменял тебе с Джеммой. Это не укладывалось в моей голове. Как можно перестать любить кого-то, потому что он совершил ошибку? Иногда я думала, может, поначалу ты отказывалась в это поверить… Может, расстояние помогло тебе забыть его. Я не понимала этого, потому что где-то в глубине души все еще люблю маму, — ее глаза снова наполнились слезами. — Не ту маму, от которой я сбежала, а ту, которая была у меня в детстве. Которая любила меня больше всех на свете. Я не могу перестать любить ту маму. Поэтому не понимала тебя. Ни тебя, ни Ника. А теперь понимаю. Своим предательством он ударил тебя в сердце точно так же, как Винс ударил меня в лицо. После таких ударов не остается никаких добрых чувств к человеку.

— Да, — прошептала я.

— Тогда разве я не должна перестать любить мою мать? — она с ожесточением вытерла слезы. — Или со мной что-то не так?

— Все с тобой так, — я придвинулась к ней поближе, желая обнять, утешить. — Это как ты и сказала… Ты любишь Грету, — я назвала ее мать по имени. — Маму твоего детства. И насколько я понимаю, это совсем другая женщина, нежели та, от которой ты сбежала.

Я гладила ее по спине, пока ее дыхание не выровнялось, а потом мягко добавила:

— Может быть, тебе стоит поговорить с кем-то об этом?

Спина Харпер напряглась:

— С мозгоправом?

— С психотерапевтом. С кем-то, кто может дать тебе беспристрастную адекватную оценку, чтобы ты перестала обвинять себя в естественных чувствах.

Она так долго молчала, что я начала переживать, не сказала ли чего лишнего. Но наконец она расслабилась и тихо спросила:

— А ты пойдешь со мной? Я знаю, что в кабинет тебя не пустят, но… ты могла бы подождать снаружи.

Слезы благодарности затуманили мне глаза, и я наклонилась, чтобы поцеловать ее в лоб:

— Что угодно, Харп. Я сделаю для тебя все что угодно.

— Люблю тебя, Эва, — прошептала она охрипшим от эмоций голосом.

— Я тоже тебя люблю.