— Ты сказал, что никогда не будешь врать мне. И я, как дурочка, поверила.

Калеб повернулся и посмотрел на меня:

— Я не врал тебе, Эва.

Как он мог быть таким спокойным?

— Да? Это был обман по умолчанию!

— Я на эту тему не разговариваю. Поэтому сейчас ты можешь либо пойти в спальню и раздеться, либо убираться отсюда.

Я отшатнулась, как от удара. Не замечая мгновенного раскаяния в его глазах, я схватила сумочку и направилась к дверям.

Калеб схватил меня за руку и, развернув, притянул к себе с такой силой, что я ударилась о его грудь. Он обнял меня обеими руками:

— Прости за эти слова, — его голос охрип от волнения, — но я не врал, Эва, и не позволю тебе так думать.

— Ведь мы вроде бы друзья? — прошептала я, не скрывая больше своих эмоций. — Ты все обо мне знаешь — о моих родителях, о Нике и Джем. А я только сейчас поняла, что не знаю о тебе ничего.

— Это неправда, — он слегка встряхнул меня, глядя укоризненно. — Ты знаешь больше, чем другие.

Я сразу подумала о Куинне. Рассказать мне о гибели младшего брата ему наверняка было непросто, и я почувствовала себя виноватой, что забыла об этом. Однако факт остается фактом:

— Тогда почему ты не рассказал мне о Кариссе?

Он разжал руки и оттолкнул меня так резко, как будто я внезапно накалилась и обожгла его. Отвернувшись, Калеб медленно и как-то потерянно пошел в гостиную, ероша волосы рукой. Я в замешательстве наблюдала за ним.

— Я не хочу говорить о ней.

— А я хочу!

Он развернулся и заорал:

— А мне по хрену!

Я вздрогнула и замерла на месте. Он выглядел устрашающе. Я никогда не видела его в таком бешенстве и уже боялась того, что могу узнать о его бывшей невесте. Меня больно резануло, что воспоминания о ней вызывают у него такую бурю эмоций.

— Калеб… ты все еще любишь ее, да?

В ту же секунду на его лице появилась гримаса глубокого отвращения:

— Я ненавижу эту суку.

Пораженная, я открыла рот. Столько горечи было в его голосе! Теперь мне обязательно нужно было узнать правду.

— Расскажи, что она сделала.

— Зачем? — он подошел ко мне, тяжело дыша от волнения. — Зачем ты делаешь это со мной?

Когда я увидела его отчаяние, что-то переключилось во мне. Я и мои чувства ушли на задний план, а на первом месте стал он. С самой нашей первой встречи я интуитивно чувствовала в нем этот тлеющий уголек гнева и горечи, но приписывала это сиюминутной ситуации. Теперь я поняла, что это было в нем всегда.

— Затем, что то, что случилось с тобой, пожирает тебя изнутри.

Он остановился в нескольких сантиметрах от меня и смотрел с такой мукой, что мне захотелось протянуть руку и погладить его. Что она с ним сделала?

— Эва… — прошептал он умоляюще.

— Помнишь, ты сказал, что Харпер нужно поговорить с кем-то о том, что с ней случилось. Теперь твоя очередь последовать своему собственному совету.

Калеб издал прерывистый вздох, и, к моему ужасу, в глазах его заблестели слезы:

— Она убила моего ребенка, Эва. Она убила моего ребенка.

Видеть слабость этого большого сильного мужчины, рядом с которым я всегда чувствовала себя под надежной защитой, было невыносимо. Слезы брызнули у меня из глаз, и сердце облилось кровью от жалости:

— Калеб…

Все его большое тело обмякло, он побрел к дивану и тяжело опустился на него. Положив руки на колени и опустив голову, он сказал:

— Карри… Это было четыре года назад. Мы встречались уже год, когда она забеременела, — он с трудом выговаривал слова. — Я был счастлив. Думал, что и она тоже. Я сделал ей предложение, хотя у моей семьи были сомнения на ее счет. Нашему ребенку было двенадцать недель в тот день, когда она сказала мне «да», а сама пошла и сделала аборт. Я мечтал держать нашего сына или дочку на руках, смотреть, как он или она растет в большой семье, такой, в какой рос я сам. Но она решила, что не хочет быть матерью.

Наконец он поднял голову и посмотрел мне в глаза:

— А знаешь, что в этом самое плохое? Она сказала, что потеряла ребенка, когда ходила по магазинам с подругой. И две недели притворялась безутешной, пока та самая подруга не решила, что я имею право знать правду. Когда я спросил ее в лоб, Карри сначала все отрицала… но потом призналась, конечно. Я задал ей вопрос: почему? Почему она сделала это за моей спиной? И она ответила, что боялась, что ребенок плохо повлияет на ее физическую форму и душевное спокойствие. Что она хотела детей, но сильно попозже, и даже в этом случае не собиралась рожать сама, а планировала нанять суррогатную мать, а потом няню. Ты когда-нибудь слышала что-нибудь подобное? Что женщина может быть настолько пустой, тщеславной, эгоистичной, трусливой, чтобы убить в себе зарождающуюся жизнь, даже не поговорив ни с кем о своих страхах. Она убила моего ребенка, зная, что я уже потерял младшего брата, но ей было плевать на меня. Более того, она была уверена, что даже после такого я все еще ее хочу. Как я мог не видеть этого?

— Мне так жаль, — прошептала я, приблизившись к нему. Я опустилась на колени и взяла его за руки. Теперь я знала, что глубокая печаль в глазах Калеба была не только по погибшему Куинну. Он скорбел по своему ребенку. — Мне так жаль.

Его боль была невыносима, и в этот момент я чувствовала ее каждой клеточкой своего тела. Мое сердце разрывалось на части. Я хотела найти эту его бывшую и уничтожить за то, что она с ним сделала.

— Крошка, — он высвободил одну руку, чтобы вытереть слезы с моей щеки. — Не плачь.

А я и не замечала, что плакала. Только теперь почувствовала, что у меня мокрые щеки.

И это как молотом ударило меня в сердце.

Я любила его.

Его боль была моей болью.

Я его любила.

— Как она могла так поступить? — я вслух задала этот вопрос. — Как она могла?

Калеб молча смотрел на меня. Сейчас он уже почти успокоился. Наконец он задумчиво спросил:

— А ты когда-нибудь думала о детях? До того, как Ник и Джемма…

Сердце снова скрутило болью. Я отдала им так много, а что получила? Люблю человека, который боится любить.

— Я рассталась с этой мечтой очень давно.

— Да, — прошептал он, крепко сжимая мои руки. — Я тоже.