и организацию. Скорее период 1987–1993 годов стал временем больших возможностей. Вот почему личные черты и убеждения Горбачева и Ельцина имеют большое значение при любом объяснении их выбора – в большей степени, нежели это было в случае с Хрущевым и Брежневым. Поскольку структуры советской власти распадались, лидеры имели большую свободу действовать, как пожелается. Тем не менее оба лидера сыграли важную роль в разрушении этих структур.

Личность и индивидуальные убеждения на некоторых этапах правления играли большую роль, чем на других. Советская организация и идеология, например, продолжали определять поведение Горбачева в первые годы его правления. Его личные качества и убеждения сыграли более заметную роль на втором этапе. Социальные силы и прямое международное давление сыграли большую роль на последнем этапе. Ельцин использовал, поощрял и выборочно направлял эти социальные силы, чтобы способствовать своему приходу к власти. Впоследствии личные качества и убеждения Ельцина повлияли на выбор, сделанный им в ответ на внутреннее и международное давление на втором этапе его правления. Однако на третьем этапе Ельцин в значительной степени уступил накопившимся интересам внутри страны и за рубежом – интересам и давлению, которые он сам ранее поощрял.

Политическая конкуренция в течение 1985–1999 годов присутствовала неизменно, хотя ее правила за эти годы несколько раз изменялись. Так, если давление со стороны внутренних социальных сил и международных акторов росло по мере того, как рушились советские институты и идеология, то влияние этого давления фильтровалось посредством политической игры, в которую играли претенденты на власть с четко выраженными личными качествами и убеждениями. В главе девятой я постарался показать, как эта политическая игра влияет на порог чувствительности лидера для ответа на угрозы. В настоящей главе мы обсудим, в какой степени личность, убеждения, политика, социальные силы и международное давление могли повлиять на выбор той или иной политической стратегии на каждом из этапов правления Горбачева и Ельцина.

Такое упражнение, очевидно, более умозрительно, чем анализ, представленный в эмпирических главах этой книги. Для оценки относительной результативности многочисленных причинных воздействий потребуется больше доказательств, чем собрано мною на настоящий момент, а также различные виды анализа, призванные исключить альтернативные объяснения. Без этого исследования мои суждения обречены оставаться далеко не окончательными. Однако не стоит избегать рассмотрения причинно-следственных связей лишь на основании их неубедительности. Имеет смысл опираться на доказательства, представленные в этой книге, включая сравнения между четырьмя лидерами, чтобы расширить наш запас правдоподобных гипотез о том, почему все произошло именно так, а не иначе.

Горбачев, 1985-1986

Сходство поведения Горбачева на первом этапе правления и Хрущева с Брежневым на их этапах борьбы за преемственность предупреждают нас об организационных и идеологических ограничениях, накладывающихся на выбор ими решений. На первом этапе своего правления и Хрущев, и Брежнев укрепили свой авторитет, объединившись с группами, выступавшими за относительно жесткий курс (партийными аппаратчиками и военно-промышленным комплексом), хоть они и выступали за инновации, необходимые, чтобы вывести страну из болота, в которое она попала. Также оба энергично работали над расширением своих политических команд и своей патронажной базы в партийно-государственном аппарате. Во всех этих отношениях стратегия Горбачева напоминала стратегии его основных предшественников. Горбачев в 1985–1986 годах подчинялся пуританам и технократам в большинстве сфер внутренней политики и сторонникам жесткой линии – во многих областях внешней политики, хоть он уже и выстраивал свою базу власти, поднимал некоторые сложные вопросы о советской внешней и оборонной политике и начал менять политический язык для легитимации предстоящей политической радикализации внутри страны и за рубежом.

Во всех трех случаях лидеру партии удавалось занять свою политическую нишу, сочетая стремление к динамичным новым целям с защитой традиционных ценностей. Конечно, конкретное содержание этих сочетаний было различным, поскольку отражало как условия своего времени, так и отличительные черты характера и убеждений соответствующих лидеров. Но имеются поразительные параллели в том, что они говорят нам о влиянии политического и идеологического контекста на выбор на этом первом этапе правления каждого лидера. Чтобы объяснить политические стратегии всех трех лидеров, гораздо легче учесть «частную» структуру политической организации (которая еще не начала рушиться в 1985–1986 годах), интересы, преобладающие внутри политического истеблишмента, процесс политической конкуренции, доминирующие предубеждения, обусловленные идеологическим наследием, и климат мнений в обществе, чем объяснить их личные качества или убеждения. На этом этапе все трое подчинялись доминирующим интересам и идеалам в истеблишменте своего времени. В этом контексте Горбачев (как и Хрущев) создал себе имидж ответственного реформатора, Брежнев – образ просвещенного консерватора.

Горбачев, 1987-1989

Консолидировав свою власть, укрепив свой авторитет и утвердившись в качестве лидеров, все трое сменили направление движения, хотя и в очень разной степени. Все они выступили с комплексными программами прогрессивного развития внутри страны и за рубежом, хотя брежневское определение прогресса (соответствовавшее настроению в ЦК в то время) не являлось реформаторским. Содержание этих программ сильно отличалось, но все они были очень амбициозными, оптимистичными и перспективными. Хрущев и Горбачев обещали «большой скачок» к утопическому идеалу, хотя и говорили о разных сторонах утопического наследия[385]. Брежнев отказался и от утопизма, и от реформаторства, но пообещал существенный прогресс в деле примирения многочисленных и противоречивых внутренних и внешнеполитических амбиций. Все три программы выглядели соответствующими ключевым элементам марксистско-ленинской традиции.

Нет нужды ссылаться на личностные качества, чтобы объяснить тот факт, что все три программы были амбициозными. Скорее это сходство отражало идеологическое наследие советского режима; советская политическая организация способствовала напористой манере лидерства и порождала ожидания, что лидер, консолидировав власть, наметит программу всестороннего прогресса внутри страны и за рубежом. Идеологическое наследие, в свою очередь, порождало ожидание того, что победитель обеспечит динамичное и разностороннее лидерство, продвигающее страну вперед посредством крупномасштабных кампаний. «Руководящая роль партии» усиливалась и подтверждалась проведением таких кампаний. Советское руководство мировым коммунистическим движением в сочетании со статусом этой страны как великой державы еще больше усиливало надежды на амбициозное, убедительное, показательное лидерство внутри страны и за рубежом.

Однако для объяснения различий в содержании этих всеобъемлющих программ необходимо задействовать и другие специфические факторы. Например, программа Горбачева была основана на тех убеждениях, которые он выработал как реформатор-коммунист за два десятилетия, предшествовавших его избранию на пост генерального секретаря (см. главу вторую). Гипотетическая «программа Лигачева» выглядела бы иначе. Программа Хрущева отражала его стремление реализовать различные элементы марксистского видения общества и ленинского видения политики (как это изложено у Ленина в «Государстве и революции»). Программа Брежнева отражала его (и его соратников) разочарование в хрущевском утопизме, а также разочарование его политических союзников в реформаторстве.