если бы она действовала более ответственно: «И они переломили бы, но сама программа не была принята Государственной Думой».

Отвергнув личную вину, Ельцин затем переложил ответственность за разрешение нынешней дилеммы на Примакова: «Правительство Примакова сейчас должно сделать <…> решительные шаги». Эти шаги не могли включать передачу инициативы реваншистским политикам. Действительно, Ельцин воскресил реваншистский призрак, с которым он сражался за победу на президентских выборах 1996 года. Он говорил о врагах реформ, чьи идеи устарели, которые хотят мстить и все еще призывают к директивной и плановой экономике, к цензуре в СМИ и к новому витку холодной войны и отказу от интеграции в мировую экономику. Он заявил, что еще один виток централизации только разрушит хрупкие рыночные институты, и утверждал, что не следует допускать незаконных действий оппозиции.

Возродив это бинарное противостояние сил добра и зла, Ельцин объявил, что не будет принимать никаких поправок в конституцию до проведения новых выборов в Думу в декабре 1999 года. Тем самым он подорвал процесс, который Примаков пытался запустить за кулисами: принятие поправок к конституции, направленных на сокращение полномочий президента в обмен на прекращение процедуры импичмента и предоставление президенту неприкосновенности. Далее Ельцин угрожающе перешел к прогнозам результатов декабрьских парламентских выборов, заявив, что новая, более молодая политическая элита возьмет на себя власть, чтобы вести страну вперед: «…в депутаты будут избраны люди, чьи профессиональные способности не вызывают каких-либо сомнений <…>. Нам нужны патриотически настроенные профессионалы, а не “профессиональные патриоты”. Отдавая предпочтение тем или иным кандидатам, сравнивая их программы, лозунги, опыт работы, российские избиратели должны проявить ответственность, доказать, что за годы перемен они научились не только пользоваться свободой, но и ценить и отстаивать ее». Такое предсказание могло быть риторикой демократического политика, стремящегося создать эффект группового давления. Однако более вероятно, что это были заявления лидера, пытавшегося запугать как оппозицию, так и губернаторов регионов, намекая, что он может сфальсифицировать выборы.

Примакову дали понять: он должен стабилизировать экономическую ситуацию, добиться помощи Запада и убедить парламент отказаться от импичмента. Более того, он был вынужден сделать это, не обещая парламентской оппозиции поправок к конституции. Примакову было дано на это слишком мало времени, да, вероятно, он и не мог бы это сделать в любом случае. Таким образом, повторилась уже знакомая закономерность: вскоре после своего послания Федеральному собранию в марте 1997 года Ельцин произвел перестановки в правительстве; через месяц после своего выступления в феврале 1998 года он уволил Черномырдина. Как и следовало ожидать, через месяц после своего выступления в апреле 1999 года Ельцин уволил Примакова. Если в сентябре 1998 года он уступил парламентской оппозиции, когда выдвинул Примакова, вместо того чтобы заставить Черномырдина провести третье голосование, то теперь он, что более характерно, был готов к критике. Он выдвинул на пост Примакова бывшего главу МВД С. В. Степашина. Ельцин словно подбивал Думу бросить ему вызов.

Накал риторики в Москве сразу же усилился. Возмущенные парламентарии выразили негодование по поводу увольнения Примакова и пообещали, что кандидатура Степашина никогда не будет утверждена. Выдвигая Степашина, олицетворявшего силовые структуры, Ельцин сигнализировал о том, что он готов прибегнуть к силе или объявить чрезвычайное положение, если эта кандидатура не будет одобрена после третьего голосования. Он ясно давал понять, что не откажется от третьего голосования, как это было в сентябре 1998 года. Он распустит Думу и заставит провести досрочные парламентские выборы, что может изменить (а может и не изменить) политический баланс в Думе, но, безусловно, многие при этом лишатся занимаемых мест и привилегий. Все это соответствовало духу его выступления месяцем ранее, что, должно быть, добавило убедительности его угрозам. В конце концов он победил, вынудив Думу утвердить предложенную им кандидатуру[381].

Степашин продержался всего несколько месяцев. Он доблестно трудился дома и за рубежом, стараясь стабилизировать экономику и призвать экономическую помощь Запада. Но в августе 1999 года Ельцин нанес еще один удар, внезапно заменив Степашина еще более темной фигурой, В. В. Путиным, в то время 46-летним бывшим сотрудником КГБ, который был с виду лояльным членом истеблишмента от органов безопасности в президентском окружении Ельцина. Ельцин заявил, что Путин представляет новое поколение лидеров и, скорее всего, сменит его на посту президента, когда в июне 2000 года состоятся новые выборы. Утомленная Дума утвердила кандидатуру Путина уже в первом туре голосования, 16 августа 1999 года. Зачем форсировать досрочные выборы, если запланированные выборы должны были начаться в течение четырех месяцев?

Самый последний триумф Ельцина

Летом 1999 года резко возросла напряженность на юге России. Вторжение чеченских боевиков в соседний Дагестан угрожало дестабилизировать эту многонациональную (но в основном исламскую) республику в составе Российской Федерации. Действительно, некоторые чеченские лидеры заявили о своем намерении создать в Дагестане исламское государство. Российская армия совместно с местной милицией Дагестана пыталась отразить эти вторжения. Затем в Москве начались взрывы многоквартирных домов, унесшие жизни около 300 москвичей и наводившие ужас на город. Неизвестно, кто заложил взрывчатку: была ли это работа чеченских террористов, стремящихся деморализовать русский народ и отомстить за военные действия России в ответ на события в Дагестане? Или это была провокация российских органов безопасности, ставящая целью создать политический предлог для нового вторжения в Чечню?

Как бы то ни было, Ельцин и Путин ссылались на взрывы как на основание для массового вторжения в Чечню. Возможно, это была «нормальная», согласованная реакция на провокацию или неудачу в жизненно важной сфере. Но более вероятно, что вторая чеченская война была не менее «политической», чем первая. Путин поддержал националистическую риторику и сказал, что готов на все в борьбе с террористами («в сортире замочим»). Для участия в декабрьских парламентских выборах спешно была сформирована проправительственная политическая коалиция под названием «Единство». В ее программе было мало конкретики, кроме патриотического (хотя и лишенного шовинистического национализма) дискурса, шаблонного этатизма и желания отомстить чеченским террористам. Правительство начало опустошительные и беспощадные операции против чеченских боевиков и мирных жителей с помощью авиации, артиллерии и сухопутных войск.

Эта политическая стратегия сработала. Благодаря фальсификации результатов выборов и обращению к разочаровавшемуся электорату, который стремился к сильному руководству, «Единство» набрало 23,8 % голосов по партийным спискам в новой Думе, в основном за счет коалиции во главе с бывшим премьером Примаковым и мэром Москвы Лужковым. Ельцин и Путин были в восторге. В телевизионном ролике Ельцин поздравил Путина и горячо похвалил российский народ за его мудрый выбор[382].

Голосование состоялось 19 декабря 1999 года. В последующие дни Ельцин задумался о