не менее важным является то, что она берет эти материалы, скажем так, в чистом виде. Она применяет материалы не только в большом масштабе, но также вблизи их истока; не то чтобы сталь и кирпичи прямо поставлялись нам природой, однако они ближе к природе, чем краски и музыкальные инструменты. Если в этом факте и можно усомниться, нельзя сомневаться в том, что она применяет энергии природы. Никакие другие продукты не демонстрируют в сравнимом с архитектурой масштабе напряжение и износ, удары и контрудары, тяготение, свет и сцепление; причем она работает с этими силами более прямо, менее опосредованно, чем любое другое искусство. Она выражает структурное строение самой природы. Ее связь с инженерией неизбежна. По этой причине среди всех остальных объектов искусства здания ближе всего подходят к выражению устойчивости и долговечности бытия. Они относятся к горам так же, как музыка к морю. В силу присущей ей способности к долговечности архитектура закрепляет и прославляет более любого другого искусства родовые черты нашей общей человеческой жизни. Некоторые под влиянием определенных теоретических соображений полагают, что человеческие ценности, выраженные в архитектуре, в эстетическом плане не имеют значения, являясь лишь неизбежной уступкой полезности. Но неочевидно то, что здания в эстетическом смысле становятся хуже, когда они выражают пышность власти, великолепие правления, сладостность домашних отношений, оживленность городов или самозабвение верующих. Тот факт, что все эти цели органически включаются в структуру зданий, кажется слишком очевидным, чтобы это нужно было отдельно обсуждать. Не менее явно и то, что иногда происходит вырождение до какого-то частного применения и что в художественном плане оно вредно. Но причина в таких случаях в низости цели или в том, что материалы не обрабатываются так, чтобы уравновешенно выражать приспособление к состоянию природы и в то же время человека.

Полное устранение человеческого применения (как у Шопенгауэра) иллюстрирует ограниченность применения узкими целями – оно зависит от невнимания к тому факту, что изящные искусства всегда являются продуктом взаимодействия людей с их средой в опыте. Архитектура – важный пример взаимности результатов этого взаимодействия. Материалы преобразуются, чтобы стать медиумами целей человека – защиты, обитания, поклонения богам. Однако человеческая жизнь сама в итоге меняется, причем не обязательно в отношении, предугаданном и задуманном строителями зданий. Преобразование последующего опыта архитектурными произведениями оказывается более прямым и обширным, чем в случае любого иного искусства, не считая, возможно, литературы. Архитектурные произведения не только влияют на будущее, но также сохраняют и передают нам прошлое. Храмы, колледжи, дворцы, дома, а также руины – все они рассказывают о том, на что люди надеялись и за что боролись, чего достигли и от чего страдали. Желание человека пережить себя в своих деяниях, характерное для возведения пирамид, в менее выраженном виде обнаруживается во всяком архитектурном произведении. И это качество не ограничено зданиями. Дело в том, что определенный архитектурный элемент присутствует во всяком произведении искусства, в котором открыто и громко явлено гармоничное взаимное приспособление вечных сил природы и потребностей и целей человека. Смысл структуры невозможно отделить от архитектоники, а нечто архитектурное присутствует во всяком произведении, будь оно музыкальным, литературным, живописным или собственно архитектурным, когда структурные качестве выражены достаточно сильно. Но чтобы быть эстетической, структура должна быть не просто физической и математической. Она должна в своем применении опираться на человеческие ценности, способные ее подкрепить и увековечить. Уместность плюща, обвивающего некоторые здания, иллюстрирует внутреннее единство архитектурного эффекта с природой, в большем масштабе определяемое тем, что здания должны естественным образом согласовываться со своим окружением, иначе они не достигнут полного эстетического эффекта. Однако параллелью к этому бессознательному жизненному единству должно стать столь же значительное погружение человеческих ценностей в полный эффект здания, переживаемого в опыте. Например, уродство большинства фабричных зданий и омерзительность обычного здания банка, хотя она и определяется в какой-то мере строительными дефектами чисто технического, то есть физического характера, также отражает в себе искажение человеческих ценностей, включенных в опыт, связанный с этими зданиями. Никакое техническое умение не сможет сделать такие здания столь же прекрасными, какими некогда были храмы. Сначала должно произойти преобразование человеческой жизни, чтобы такие строения могли спонтанно выражать гармонию желаний и потребностей, сегодня отсутствующую.

Скульптура, как мы уже отмечали, тесно связана с архитектурой. Я думаю, есть основания сомневаться в том, достигнет ли когда-либо скульптура в отрыве от архитектуры подлинных эстетических высот. В одиночной статуе, стоящей на публичной площади или в парке, трудно не усмотреть нелепость. Конечно, наиболее удачны статуи в том случае, когда они массивны, монументальны, когда они приближаются к архитектурному контексту, пусть даже это всего лишь просторная скамья. Скульптура может включать большое число разных фигур, как, например, мраморы Элгина. Но представьте, что эти фигуры, которые должны были коллективно представлять единое действие, физически отделены друг от друга, и этот образ тут же вызовет у вас улыбку. В то же время есть определенные различия, позволяющие отделить эффект скульптуры от эффекта архитектуры.

Скульптура выбирает монументальность и память как аспекты архитектуры, ставя на них акцент. Она, скажем так, специализируется на памятном. Здания вступают в саму жизнь, помогая оформлять ее и прямо ею руководить, а статуи и памятники – в той мере, в какой они напоминают нам о героизме, преданности и достижениях прошлого. Гранитная колонна, пирамида, обелиск, скульптура – все они суть свидетели прошлого, но не подчинения превратностям времени, а способности выдерживать время и подниматься над ним, то есть они – благородные или патетические проявления бессмертия, доступного смертным. Другое отличие еще более радикально. И скульптура, и архитектура может обладать единством и должна его выражать. Единство скульптуры, однако, более определенно и единично – и это следует уже из требований пространства. Только африканская скульптура попыталась, пожертвовав всеми прямо связанными с ней ценностями, реализовать на ограниченном участке план, больше подходящий реальному зданию, но в этом случае он выполняется за счет ритма линий, масс и форм. Однако даже африканская скульптура была вынуждена соблюсти принцип единичности – план слагается из связанных друг с другом частей человеческого тела: головы, рук и ног, корпуса.

В силу единства материала и цели (ведь даже такая специальная постройка, как храм, служит значительному комплексу целей) скульптуре необходимо ограничиться выражением материалов, уже обладающих своим собственным, существенным и легко воспринимаемым единством. Это условие выполняют только живые существа – животные и люди, или, если они прямо примыкают к зданиям, цветы, фрукты, лозы и другие формы растительности. Архитектура выражает коллективную жизнь человека, ведь отшельник, одинокая душа, не строит, но