Шрифт:
Закладка:
Скрипучий голос диктора Гарри Гизе (1903–1991) на фоне героической музыки исправно снабжал население Германии шумной пропагандой «Еженедельного обозрения» до самого конца войны. В 1939–1945 гг. программу радиовещания регулярно прерывали трубные звуки фанфар и барабанная дробь, предварявшая специальные сообщения, касающиеся важных событий на фронте или новостей вермахта. Германия в беде сплотилась вокруг радиоприемников. Война закончилась ложью, как и началась. 1 мая, когда последняя действующая в Северной Германии радиостанция рейха с великим пафосом объявила, что фюрер Адольф Гитлер, «до последнего вздоха сражаясь с большевизмом, отдал свою жизнь за Германию», величайший преступник XX в. был уже давно мертв. Он избежал ответственности за свои дела, совершив самоубийство.
Тишина наступила 8 мая 1945 г., с окончанием войны. Она была уже не такой жуткой, но все равно непривычной, тревожной, полной неуверенности в будущем. В городах смена обстановки была поразительной. Больше не выли сирены воздушной тревоги, умолк глухой рокот бомбардировщиков в небе. Вдалеке больше не слышались взрывы снарядов с приближающейся линии фронта. В Германии ненадолго наступила тишина – по меньшей мере там, где до последнего шли бои. Смолк шум войны.
«И вдруг стало совершенно спокойно. Полная тишина. Ничего», – рассказывала Людмила Кочержина, депортированная с Украины на принудительные работы вместе со своей тетей. В тот момент она находилась в городе Швебиш-Халль. «Я осторожно выглянула из окна и увидела, что везде на окнах вывешены белые платки… и по-прежнему было совершенно спокойно»[363]. Кое-где эхо войны еще звучало. Например, когда танки союзников, гремя гусеницами, проезжали по оккупированным городам и деревням или когда по улицам безмолвно брели бесконечные колонны военнопленных.
Писатель Дитер Форте (1935–2019) вспоминал, как изменился Дюссельдорф: «Безмолвие, мертвая тишина, в которой не слышалось ни пения птиц, ни взмаха крыла; птиц не было, как и собак и кошек, мы уже забыли, как звучат лай и мяуканье»[364]. Множество людей проходили по руинам города. За их молчанием скрывалось недоверие, облегчение, беспокойство о будущем и о пропавших без вести близких. «Над развалинами поднимаются облака пыли, плывут над усыпанной щебнем пустыней, в которой больше нет ни деревьев, ни садов, ни прудов, ни парков; не слышно ни шороха листвы, ни плеска воды – лишь монотонный, то сильнее, то слабее, вой ветра, который с глухим стуком роняет на землю новые обломки, шумит в пустых батареях, уцелевших на обожженных стенах, хлопает занавеской в пустом оконном проеме»[365].
В то время как Германию поглотила тишина, весь мир праздновал победу над нацистами. Многочисленные праздники мира проходили повсюду – от Таймс-сквер в Нью-Йорке до Красной площади в Москве. Продолжалась, однако, битва с Японией, и шумная буря войны еще несколько месяцев свирепствовала над этой страной – пока не закончилась, пожалуй, одним из самых громких в истории антропогенных звуков. Тем не менее в бомбардировках Хиросимы и Нагасаки человечество ужаснул не шум. Колоссальная разрушительная сила нового оружия, непредвиденная, изначально невидимая опасность радиационного излучения и его серьезные отложенные последствия – вот что сделало атомную бомбу кошмаром XX столетия. Выжившие в катастрофе рассказывали, что заметили сначала слепящую вспышку, затем услышали оглушительный взрыв, глухой громоподобный рокот, вой ветра, а потом отовсюду посыпались унесенные взрывной волной предметы.
Когда на Хиросиму была сброшена первая атомная бомба, люди поначалу не могли понять, что происходит. В этот день, 6 августа 1945 г., инженер из Нагасаки Цутому Ямагути (1916–2010) собирался ехать домой после трехмесячной командировки в Хиросиме. Он услышал в небе гул высоко летящего самолета – вероятно, это была «Enola Gay», экипаж которой сбрасывал бомбу. Когда она достигла земли, Ямагути как раз выходил из трамвая. Он оказался примерно в трех километрах от эпицентра взрыва, высота которого составила около 600 м, а мощь была такова, что Ямагути сбило с ног. Позже он рассказывал репортерам, что его ослепила яркая вспышка, за которой последовал оглушительный грохот[366]. Когда все закончилось, он встал и, шатаясь, побрел по городу – сильно обожженный и оглохший на одно ухо.
Тогда в Хиросиме погибли на месте от 70 000 до 80 000 человек[108], но инженер Ямагути отделался сильными ожогами и акустической травмой. Немного погодя ему удалось сесть на поезд и вернуться домой, в Нагасаки. 9 августа Ямагути пришел в кабинет своего шефа, чтобы рассказать ему о катастрофе, однако тот не мог себе представить, как одна-единственная бомба могла уничтожить целый город. Именно в этот день, в 11 часов 2 минуты, над Нагасаки взорвалась вторая атомная бомба, «Толстяк» (Fat Man). Ямагути вновь оказался примерно в 3 км от эпицентра взрыва и вновь остался цел, как и его семейство. Он принадлежал к числу тех немногих (всего около 200 зарегистрированных случаев), кому удалось пережить обе бомбардировки. Большинство таких «дважды выживших» (яп. Nijū Hibakusha) либо вернулись в Нагасаки домой, либо эвакуировались из разрушенной Хиросимы, где для них не было ни жилья, ни больниц. Десятки тысяч жертв бомбардировки умерли много лет спустя от лучевой болезни, но Цутому Ямагути чувствовал себя сравнительно неплохо. Он остался глух на одно ухо, но, кроме этого, мог пожаловаться лишь на старость и растущую «слабость в ногах», а в остальном все хорошо, рассказывал Ямагути в 2009 г. Он умер в следующем году, в возрасте 93 лет[367].
В конце 1950-х, когда война уже была в прошлом, американский военнослужащий лейтенант Ричард Роуленд стал свидетелем ядерного взрыва на армейском испытательном полигоне недалеко от Лас-Вегаса. Позже он детально описал звучание этого события. По завершении обратного отсчета, который вел мужской голос из громкоговорителя, прогремел взрыв мощностью 13 килотонн в тротиловом эквиваленте. «Раздался невероятно громкий звук, – рассказывал Роуленд, – а затем я увидел каждую косточку в своих руках, как на рентгеновском снимке, это было поразительно». Налетел сильный, даже ураганный ветер, поднявший в воздух тучи пыли. «Было слышно, как что-то сталкивается, громко и жутко, и этот ужасный ветер. А потом стало тихо, как в могиле… В траншее можно было бы услышать, как падает
