затем пробую снова. Отдать какое-то чувство камню пустоты просто. Сложнее определить, сколько отдать. Удается не с первой попытки. Хотя меня смущает, как пристально за мной наблюдают Грегор и Афина, я проделываю то же самое с другими чувствами, оставляя каждое из них на разных, но вполне терпимых уровнях. Кладу камень на стол, радуясь, что мне больше не придется прикасаться к нему.

Афина ухмыляется Грегору, когда официант ставит перед нами чашки с чаем.

– Видишь? У нее врожденный дар.

Я вытираю пот с верхней губы и тянусь к своей чашке.

– Не знаю. Это потребовало от нее намного больше усилий, чем ты предполагала.

– Попрактикуется – станет намного легче, – уверяет Афина.

Я делаю глоток чая, который наполняет рот апельсином и гвоздикой. Сложно ослабить вкус, когда во рту ничего нет.

– Так зачем прикасаться к лунному камню – или лунному свету? Или магия в твоей… в нашей крови?

Афина ставит чашку на стол.

– Если по-простому, она сдерживается нашим телом. Но с помощью лунного света – или лунного камня – связывается с внешним миром. – Кузина замолкает на мгновение. – Как горячая вода, которую налили в чашку. Ты можешь согреть ею руки, но только если прикоснешься к ней.

– Поняла. – Я провожу пальцем по краю покрытой глазурью глины, чувствуя, как тепло согревает мои пальцы. – А почему магия не работает, пока светит солнце?

– Солнечный свет практически смывает ее, – отвечает Грегор и делает глоток чая. – Поэтому затмения у нас считаются священными днями.

На его чашке нарисованы розовые цветы, контрастирующие с его грубыми шрамами.

– Кажется, кое-кому не по себе, – замечает Афина, нарушая повисшее за столиком молчание.

Я морщусь:

– Мне всю жизнь твердили, что луна проклята. Поэтому использовать ее магию кажется… неправильным. Особенно после того, как вы сказали, что Солнце смывает ее.

Да, я уверяла Маргерит в обратном, но сложно отречься от того, что тебе внушали семнадцать лет.

Афина усмехается:

– А поможет ли тебе, если я скажу, что лунный свет – это солнечный, который отразился от поверхности луны?

Грегор говорил Марге что-то подобное: луне дарован тот же свет, что и всему остальному, просто она отдает обратно то, что получает.

– Ты хочешь сказать, что магия на самом деле исходит от Солнца? – спрашиваю я и, дождавшись ее кивка, продолжаю: – Тогда почему мы используем отраженный свет, а не прямой?

– Магия Солнца слишком сильна, – отвечает кузина. – Его сияние ошеломляет. – Она наклоняется вперед. – Что происходит с яркими красками и рисунками, которые слишком долго находятся на солнце?

– Они выцветают, – отвечаю я, понимая, в чем дело.

Афина кивает:

– А что происходит с тестом или мясом на сковороде, которую поставили слишком близко к огню?

Это мне известно по собственному опыту.

– Подгорает.

– Верно. – Она откидывается на спинку стула. – Луна подобна неотшлифованному зеркалу, которое отражает лишь часть света, но его достаточно, чтобы использовать магию. – Она указывает на толстые черные линии вокруг глаз. – Вот почему мы рисуем их. Наши глаза чувствительны к свету, а сурьма поглощает часть солнечного сияния.

Теперь понятно, почему у меня слезятся глаза и начинает болеть голова, когда на улице светит яркое солнце. Но это не сподвигнет меня обводить глаза сурьмой и вставать с восходом луны.

– Как давно селенаэ могут пользоваться магией?

– Благодаря ей наши предки построили империю более двух тысяч лет назад, – отвечает Афина. – Воины селенаэ никогда не ограничивались светом луны и с легкостью побеждали тех, кто видел лишь днем. – Она замолкает на несколько секунд, а затем на ее лице появляется ироничная улыбка. – В те времена магия крови ни у кого не вызывала удивления. В наших летописях нет никаких подтверждений этому, но, думаю, она оказалась особенно полезной во время допросов. В империи селенаэ практически не было преступности – никому не удавалось скрыть вину. Люди могут лгать, но кровь всегда говорит правду.

Афина замолкает снова, но в этот раз не спешит продолжать, а просто смотрит на полупустую чашку перед собой.

– Что произошло? – спрашиваю я. – Как пала империя?

Ведь как-то же она пала…

– Магия стала подводить селенаэ, – тихо говорит кузина. – Магия крови стала проявляться все реже и реже, а магию луны становилось все труднее обуздать, словно с каждым поколением мы становились все меньшими сосудами, и она переполняла нас. – Афина смотрит на Грегора. – Мы научились справляться с этим, используя камни пустоты и другие способы. В том числе – запретили браки с чужими, чтобы сохранить то, что имели. Тех, кто нарушал правило, изгоняли. Но магия крови продолжала ослабевать, даже когда мы оборвали все контакты с империей Адриана, которая обрела силу и заняла наши земли.

Дядя складывает руки на груди.

– Моя племянница верит, что, смешай мы кровь с адрианами, это помогло бы раскрыть магию в нашей крови.

Не сомневаюсь – идея кажется ему нелепой.

– И мой отец решил проверить? – спрашиваю я.

– Твой отец повелся на хорошенькое личико, и его не волновало, что оно принадлежало адрианке. И, не будь целители столь редки среди нас, а их способности столь востребованны, его бы опустошили.

Опустошили? Мне не нравится, как это звучит.

– В этом предположении есть своя логика, – настаивает Афина. – Чистые металлы редко бывают такими же прочными, как сплавы. Бронзу делают из меди и олова. Сталь – из железа и древесного угля, латунь – из меди и кадмия. Даже золото лучше сохраняет свою форму, если сплавлено с другим металлом. Но из-за одержимости селенаэ чистотой крови мы заржавели, как чугун.

– Вот только если ты ошибаешься, то мы потеряем те крохи, что имеем, – возражает Грегор.

Афина поджимает губы:

– Нам уже нечего терять. Катрин – доказательство моей правоты. Она не только владеет магией крови – ее проявления сильнее, чем у меня и, вероятно, у ее отца. И то, что она не только открылась для магии, но и смогла ею воспользоваться и даже отчасти овладеть, говорит само за себя.

Я краснею.

– Ты меня переоцениваешь.

– Думаешь? – Афина поднимает бровь. – Когда ты впервые услышала кровь той женщины, которую убили в переулке? Где ты находилась, когда она воззвала к тебе?

– В святилище, – говорю я. – Я услышала ее крик, но… вряд ли она могла произнести хотя бы звук. Ей перерезали горло.

Грегор хмурится:

– Это невозможно.

То, что он так считает, беспокоит меня. Я воспринимала умение видеть и слышать то, что недоступно другим, как способности, дарованные магией всем селенаэ. Но, судя по его словам, это не так.

Афина поднимает руку, прося дядю помолчать.

– Заметила ли ты какие-то еще знаки? – спрашивает