Но вот боли немного отпустили Фрей. Возможно, аспирин все-таки помогал. Кэтрин Фрей позволила себе расслабиться, погрузиться в состояние полной нереальности, а ландшафт и спутники показались ей преувеличенными, будто какие-то комиксы, сама же она чувствовала лишь усталость.

Но вот подоспели и они. Пибоди заглянула в мухомор и сказала, что, раз уж они тут побывали, им надо загадать желание. Пожелать можно что угодно, и нет ли у нее, у Фрей, клочка бумаги.

«Пожелай за меня, – подумала Кэтрин Фрей, – пожелай мне трижды умереть, сунь в землю резеду, и розмарин, и все цветы, которые только ты мысленно подарила своему любимому папочке, но, во имя Господа Иисуса нашего, оставь меня в покое».

– Почему ты смеешься? – спросила Пибоди. – У тебя нет бумаги?

Как раз в этот миг Томпсон, приподняв веревку, ограждавшую поляну, вошел в джунгли, и его серая меховая шапка скрылась среди деревьев.

– Нет, никакой бумаги у меня нет, – ответила Фрей.

Пибоди вошла в павильон и устроилась на скамейке. Тишина пугала ее, и она долго объясняла… А объяснения ее, скорее всего, касались следующего вопроса: «Странно, что люди не всегда думают о том, что говорят, или говорят не то, что думают, и вовсе не надо придерживаться только одного или другого мнения… Ведь колоссально редко осуществляется то, о чем думаешь ты, да и большинство вовсе не думает так уж плохо…»

Ее обуревала боязнь того, что она была вовсе не любезна, не дружественна, ее снова захватили еще не оформившиеся угрызения совести.

Внезапно Фрей спросила:

– Где он?

– Томпсон? Думаю, пошел в джунгли.

– Ты видела, как он пошел в джунгли?

– Не знаю, точно не знаю…

– Ты это видела? Видела? – разразилась Фрей. – Не валяй дурочку, скажи, пошел он туда или нет?

– Возможно, пошел, – прошептала Эвелин Пибоди.

Мисс Фрей резко поднялась и выбежала на поляну. Раз за разом звала она Томпсона, но ответа не получала. Он должен был услышать ее, он не мог еще так далеко уйти, но старый козел молчал, – видимо, сегодня он был глух как пень и, впав в детство, только что выбрался с площадки с песочницей.

– Подожди! – крикнула Пибоди. – Подожди меня!

Кэтрин Фрей шла все дальше, ведомая чувством ответственности, но, пожалуй, больше всего – гневом. Иногда она звала своего злейшего врага.

Земля постепенно опускалась, превращаясь в темную неопределенную массу, где застревали ноги, идти стало трудно. Вода, скопившаяся в башмаках, была теплая.

Гниющие снизу стволы невысоких деревцев торчали повсюду, суживаясь к вершине, будто червяки – наживка на крючке. Лес был отвратительный. В конце концов Фрей стала кричать только ради того, чтобы звать, чтобы выкричаться самой:

– Старый козел! Поджигатель! Томпсон! Злодей!

И, уходя все дальше и дальше в чащу джунглей, она начала окликать и других. Ужасающими эпитетами награждала она тех, кто никогда не давал себе труда спросить о ней, кто никогда не позаботился о том, чтобы найти того единственного человека в мире, того, кем была Кэтрин Фрей.

Пибоди следовала за ней, как могла – изо всех сил, – и слышала, как голос Фрей раздается все дальше и дальше, все слабее и слабее в лесной чаще… Под конец все стихло.

Нет на свете ничего столь пугающего, как то, что от тебя уходят люди, не заботясь о том, чтобы подождать, – люди… Это казалось Пибоди жутким еще в детстве, когда речь шла всего-то об игре. Никто не знал, как она боялась, когда папа хотел играть снова. Всякий раз, когда он прятался за деревом, она думала, что он никогда больше не вернется обратно. Всякий раз, когда он не мог найти то, что ему хотелось, его дочь Эвелин испытывала чувство глубокого горя. «Мы искали, мы никогда не делали ничего другого, кроме как искали. Папа не отыскал для нас ручья, не нашел и джунглей… Папа говорил:

– Любимое мое семейство, вот здесь может найтись настоящее, поросшее низенькими деревцами озерцо… Представьте себе черные зеркальные лужицы под редкостной формы воздушными корнями и запах стоячей воды там, где так и бурлит медленно умирающая жизнь…

Всякого рода опасности витают вокруг нас, утешьтесь, мама! Я найду место для вас всех, место надежное и сухое.

– О Георг, – говорила мама, – оставь поиски…

И я молила Бога, чтобы папа нашел свое поросшее низенькими деревцами озерцо и надежное место, которым мама восхищалась бы, и я все время боялась, что он устанет и умрет из-за того, что мы вечно заставляли его разочаровываться. И я была абсолютно права, – думала мисс Пибоди. – Именно это он и сделал, хотя был еще так молод».

Она наткнулась на лужу, и ее очки слетели. Пока она их искала, очки утопли во мху.

Джунгли были миром воды, и всякий раз, когда Линда находила красивое местечко, чтобы предаться любви, земля опускалась в глубокую бурую воду.

Баунти-Джо сказал:

– Видишь, как это… И зачем тебе цветы, они ведь мнутся, да и не видны, когда мы лежим на них.

– Да, – ответила Линда и пошла дальше вброд меж островками зарослей невысоких деревцев, осторожно оглядывая все вокруг, словно водоплавающая птица. А если ветви загораживали ей путь, она наклоняла их в сторону и ждала, когда Джо поднимется и пройдет мимо, после чего она снова шла впереди.

День клонился к вечеру, и лес покоился в тени.

– Здесь, – сказала она, – здесь не так глубоко, предаться любви можно и в воде.

Но Джо ответил, что в подобном случае надо быть угрем, а ему не по душе чувствовать себя идиотом.

Линда промолчала.

Наконец они подошли к протоку, извивающемуся среди деревьев, на темной его поверхности покоились заросли белых кувшинок и округлых зеленых листьев.

Она сказала:

– Здесь мы и останемся. Лучшего места поплавать нам не найти. А плавать почти так же весело, не правда ли?

Они разделись и повесили свою одежду на дерево. Близ берега скопились затонувшие древесные стволы и корни, но песчаное дно между ними было твердым.

Джо не спускал глаз с Линды. Зеленые листья сплелись в венок вокруг ее талии. Она отвела их в сторону и скользнула вниз, в воду. Она смотрела на Джо, но о любви не думала. Лицом к лицу следовали они за слабым потоком, и казалось, что движутся они по воздуху.

Она сказала:

– Если ты голоден и хочешь гамбургер или что-нибудь еще, то мы, пожалуй, еще успеем в ресторан, прежде чем его закроют.

– Я не голоден, – ответил Джо. – Мне хорошо.

Вода в Силвер-Спринге была такой же чистой, как в Майами. Быть