Шрифт:
Закладка:
Она устремила взгляд поверх вод, и ее осенило, что и теперь все точно так же – ничто на свете не важно. Вот это и ужасно: что ни делаешь, что ни устраиваешь и ни создаешь, все равно ничто на свете не важно…
Уже много дней она не ощущала болей в животе.
– На что ты смотришь? – кротко спросила Пибоди.
– Ничего важного там нет, – ответила Фрей.
– Это море еще зеленее, чем в Сент-Питерсберге, не правда ли? Однажды папа взял нас с собой в долгую поездку, только чтобы показать море…
– Да-да, – отреагировала Фрей.
Пибоди по-прежнему сидела на земле, ее поднятое вверх лицо казалось каким-то удивительно детским.
Запинаясь в поисках нужных слов, она начала объяснять, что полностью все осознала, что вражда с Фрей чрезвычайно много значила для нее, но теперь вдруг она подумала: раз они все-таки вынуждены жить на одной и той же веранде, было бы проще и правильнее с этой враждой покончить!
– И вместо этого стать друзьями?
– Возможно, не то чтобы друзьями… – ответила Пибоди. Ее задумчивый взгляд был неотрывно обращен к морю. – На свете столько всего, чего нельзя понять… и состоится ли то, чего желаешь, или нет… Я имею в виду знакомство, дружеское знакомство. Жизнь все же достаточно трудна.
Внезапно повернувшись лицом к Фрей, она доверчиво спросила:
– Ты можешь простить меня?
– Конечно же, – ответила Фрей. – Не беспокойся!
Томпсон вышел из машины и попытался найти безлюдное место, но ему не сразу это удалось. Но во всяком случае он это сделал… За время всей поездки он не произнес ни слова.
Кэтрин Фрей начала мерзнуть на солнцепеке. «Ох уж эта Пибоди – та, что судит, та, что смеет высказывать все, что угодно, в силу своей кротости! Она жалеет, оплакивает старого самодовольного негодяя, такого как Томпсон, а о той, что никогда не знала дружбы, говорит, будто вражда была для нее просто дар… и ныне она созрела для обыкновенного знакомства! Ее рвет, она чувствует облегчение и впадает в умиление, глядя на море, и у нее, у кого все карты на руках, появляется желание просить прощения!»
Фрей пошла обратно в машину, там осталась лишь спавшая Ханна Хиггинс.
Юхансон повел машину наверх, на автостраду, и далее к Силвер-Спринг. Иногда он бросал взгляд в зеркало заднего вида на Томпсона, но Томпсон был столь же одиноким и отсутствующим, каким казался теперь уже много недель подряд.
Откашлявшись, Юхансон сказал, что здесь застроено много миль. А несколько лет назад, кроме леса, ровно ничего не было…
– Подумать только, на что они способны! – сказала мисс Пибоди.
Мало-помалу они подъехали к заповедной земле, к джунглям, маленькой красивой части нетронутой юности Америки.
Когда письмо с утренней почтой пришло в бар Палмера, бармен завернул за угол в «Батлер армс» и спросил, где Линда. У него не было времени пройти весь путь вниз к «Баунти», сказал он, а он раз и навсегда хотел отделаться от этого благословенного письма.
Миссис Моррис сидела на веранде, она ответила, что все уехали в Силвер-Спринг, а Джо с Линдой укатили на рассвете, когда взошло солнце.
– Но он должен получить свое письмо, – настаивал бармен.
– Я знаю, – ответила она. – Отдайте его кому-нибудь в «Приюте дружбы», они скоро пустятся в путь.
Бармен перешел улицу, где пенсионеры как раз садились в автобус. Он, обведя их взглядом, отдал письмо Теллертону.
– Смотрите только, чтобы Джо получил его, – предупредил бармен. – Баунти-Джо! Мне плевать и на него, и на это письмо, но оно здесь, оно пришло. Вы позаботитесь об этом как следует?
– Обещаю, – ответил Теллертон и положил письмо в бумажник. Он поднялся в автобус, и тот тронулся по направлению к Силвер-Спрингу.
– Джо! – сказала Линда. – Джо! Здесь так же красиво, как я и думала. Здесь родники словно серебряные. Будто на небеса попали!
Он спросил:
– Ну а что ты думаешь о «хонде»?
– Казалось, словно летишь в небеса!
Усмехнувшись, Джо сказал:
– Вот видишь!
Они лежали на спине в траве близ воды, река была прозрачна, как стекло, а там, где били родники, на вечно скользящей глади возникали водовороты.
Солнце освещало верхушки деревьев, но чуть дальше вниз ландшафт лежал в тени, мелкие ярко-красненькие птички прыгали вокруг и собирали корм среди оберток шоколада и уже кем-то обгрызенных кукурузных початков. Возле речных суденышек перед закрытой кассой стояло в ожидании целое семейство: четверо детишек ели бутерброды, запивая их соком.
Речные суденышки овальной формы были выкрашены в белый цвет, и у каждого был натянут от солнца тент с бахромчатой оторочкой, и каждое суденышко носило имя какого-либо индейского вождя. Линда с трудом произносила по складам: «Ток-ту-ро, Та-хат-ла-мос-се».
– Тут они жили, – сказала Линда. – А потом вы отобрали у них Силвер-Спринг и всех убили.
Красненькие птички подлетали чуть ли не прямо к ее ногам.
Когда кассу открыли, первое суденышко дало задний ход и вышло в реку. Плыли на нем лишь семейство да Линда с Джо. Они разглядывали речное дно сквозь специальные окна. Песок на дне был залит потоками света, словно трепещущей решеткой солнечных бликов, узкие темные рыбьи силуэты поспешно, будто проблески лучей, проносились мимо… О, это было так красиво! Линда, лежа ничком, все смотрела, смотрела и не могла насмотреться… Она видела рыбу с голубыми бровями, ну точь-в-точь как у миссис Моррис. Рыба, похожая на миссис Рубинстайн, проплыла мимо со шлейфом и вуалью, а рыба-Томпсон отправилась в свою совершенно отдельную сторону, вне рыбьего косяка.
– Смотри, там плывет мама, и у нее корзинка на голове…
– Джо! Поплывем по реке вместе!
– Посмотрим! – ответил Джо, стеснявшийся многочисленного семейства.
Водный путь был узок, и по обеим его сторонам свисали вниз густые ветви, деревья вступали прямо в реку, встречаясь в воде с высокими речными растениями так, что путь пароходика становился путешествием сквозь сплошь зеленую мерцающую игру теней, сквозь мечту и сон.
– Ну разве не красиво, разве не красиво! – повторяла Линда…
Она повернулась к семейству и начала болтать с детьми, она обнимала самых маленьких, громко хохотала и бегала по палубе от одного борта к другому.
– Линда! – позвал ее Джо.
– Я не могу остановиться! Я так счастлива! И думаю о том, что мы сделаем, прежде чем окунемся в воду.
Он сказал:
– Ты знаешь, что здесь плавать запрещено?!
Иногда пароходик замедлял ход и рулил к дереву с белой цифрой,
