Профессор надул белый воздушный шар. Драматически замедлив жест, он стал протягивать шар к одной из змей, протягивать все ближе и ближе…

Никто не видел, как змея ударила хвостом по шару, никто не заметил и тени какого-либо движения. Слабый удар, треск, тряпка из резины, трепет удовлетворенности вокруг непробиваемого стекла…

Томпсон пробился на другую сторону людского кольца. Хлопнув Теллертона по спине, он сказал:

– А вас я помню! Вы не пожелали сесть в кресла-качалки покойниц. Вы жалеете змей?

Теллертон, взглянув на змей, ответил:

– Да, мне жаль их!

– Так я и думал! – произнес Томпсон и отошел от него.

Змеевед, удостоенный длительных аплодисментов, вернулся обратно. Зрители начали медленно расходиться. Змеи с погремушками по-прежнему лежали, свернувшись в плотный клубок, а погремушки их по-прежнему все еще гремели. От автобуса уже направлялся новый людской поток, а воинственная готовность змей не ослабевала до самого вечера.

– Мисс Пибоди, – спросил Теллертон. – Не видели ли вы Баунти-Джо?

Вопрос был фактически безличен. Так спрашивают в кассе, в канцелярии…

– Нет, – ответила она.

– У меня для него письмо чрезвычайной важности – письмо, что пришло сегодня утром.

Они влились в толпу экскурсантов, перебравшихся дальше, к цистерне с аллигаторами.

– Вам хорошо в Сент-Питерсберге? – спросила Эвелин Пибоди.

– Извините?.. – переспросил Теллертон.

– Вам хорошо живется в Сент-Питерсберге?

– Это очень красивый город!

Змеи лежали, сгрудившись в кучу друг на друге в углу цистерны, сухие, шероховатые тела, застывшие в оцепенелой массе, а на них капала из-под крана вода.

Пибоди и Теллертона теснили сзади люди. И она враждебно спросила, уютная ли у него комната. Он смущенно взглянул на нее.

– Комната? – переспросил он. – Да, очень уютная! Пойдем дальше?

Выбраться оттуда, из этой давки, лишенной какого-либо порядка или целеустремленности, было трудно. Люди загораживали друг другу дорогу, не зная, куда им идти и что им хочется видеть.

Прибыло уже множество заполненных людьми автобусов… сплошные потоки – большей частью пенсионеров. Они двигались медленно и шли совсем в другую сторону. Постоянная трудность заключалась в том, чтобы вовлечь их в поток обычных экскурсантов.

– Поспешите сюда, – без устали повторял охранник. – Вам выйти или войти?

– Мистер Теллертон, – сказала Пибоди. – Я видела вас в разных шоу.

Люди нажимали со всех сторон, иногда он оборачивался, чтобы посмотреть, не отстала ли она.

– В разных шоу! – закричала она. – Это безумно много значило для меня!

Протиснувшись мимо кассы, они вышли, и мисс Фрей, подскочив к ним, сказала:

– Наконец-то вы здесь!

Она включила Хиггинс и Томпсона в свой список и оплатила их круиз по реке.

– Подожди, подожди! – остановила ее Пибоди.

Она смотрела на Теллертона.

– Прошу вас. Если увидите Баунти-Джо, скажите, что ему пришло письмо.

Речной пароходик был набит битком; всем раздали по мешочку с кормом для рыбок. Включили громкоговоритель, и пароходик заскользил по мерцающим водам реки.

День был долгий, полностью завершенный. Те, кто устал, могли отдохнуть на террасах или в тени под деревьями, а те, у кого еще оставались силы, бродили в парке вдоль зеленеющих берегов и неустанно текущих вод. Малыши валялись в траве или спали, закинув ручонки над головками – ручонки, открытые, словно венчики цветов. Молодежь развлекалась, пуская из луков по мишеням длинные стрелы с оперением.

Когда Ханна Хиггинс проходила мимо тира с колоссально увеличенным изображением индейского вождя Тахатламоссе, она услыхала звенящие звуки пущенных стрел и остановилась, чтобы посмотреть. И разглядела в палисаднике индейские узоры ярких расцветок, а довольно далеко светились, словно солнца в небе, мишени. Над ними же высилась густая, зеленая, ограничивающая их от всего мира стена джунглей.

– А мы не можем пойти туда? – спросила миссис Хиггинс. – Стоит всего лишь двадцать пять центов, и я никогда не видела никого, кто бы стрелял из лука.

Мисс Фрей сказала, что время уже слишком позднее. В программе у них место игрищ Бемби[41], а потом – пора уже ехать домой.

– Подожди немного, – попросила миссис Хиггинс и подошла ближе, – всего лишь один часок.

Зрение у нее было, как известно, скверное, и все краски вылились из предназначенных им границ, соединились друг с другом и полностью перемешались с дневным светом. Никто не знал, что Ханна Хиггинс – дальтоник, видевший окружающий мир еще более прекрасным, чем он был на самом деле. Однако идентифицирован был в ее глазах не только цвет, любое движение подвергалось выразительному упрощению. Там, где юная Ханна рассматривала то, к чему привыкла, постаревшая Ханна видела лишь реальность, освобожденную от привычной и ненужной детали. Самое существенное в цвете или в движении всегда выступало в самом ярком освещении на исходе дня.

Стрелки-лучники были изумительно красивые, тонкие и статные. Она видела, что тела их напрягаются, как напрягается тетива луков – спокойно и драматично. И лучники были столь же красивы, когда опускали свои луки движением, выражающим достойную внимания расслабленность.

Фрей повторила, что уже поздно, что у нее билеты на место игрищ Бемби, а мелкие животные устают еще до наступления сумерек. Ей хотелось, чтоб Эвелин и Томпсон увидели место игрищ, пока животные не заснули.

– Это правильно, – согласилась с ней миссис Хиггинс. – Я бы тоже поспала немного в машине Юхансона.

Он сидел на террасе с газетой в руках.

– Юхансон, – сказала миссис Хиггинс, – вот двадцать пять центов. Будь добр, выстрели из лука как можно дальше. Ты ведь можешь выстрелить из лука?

Он ответил:

– Конечно могу!

– Конечно он сможет, этот Крестный отец Юхансон… Он сможет все, что угодно, но он ничего не знает о джунглях! Он застрелит одного из моих тигров. Я люблю тигров, и змей, и вождей индейцев! – сказал Томпсон.

Юхансон ответил:

– Не беспокойся! Я выстрелю в воздух. Тигры мистера Томпсона могут идти куда захотят.

Мисс Фрей повела своих подопечных к месту игрищ.

– Он большой осел, – сказал Томпсон, – если верит, что в Силвер-Спринге водятся тигры! Он еще хуже, чем я думал.

Место игрищ Бемби, огороженное палисадом, вплотную примыкает к джунглям. Все животные здесь – ручные и не кусаются. Все, кто хочет, могут купить детскую бутылочку с теплым молоком, снабженную соской, и напоить детенышей хищников или подержать на руках маленьких кроликов и котят. Коз где только не видно, их просто тьма-тьмущая. Блея и толкаясь, они, оскалив свои длинные серые зубы, пытаются жевать, втягивая в пасть, одежду посетителей. А голуби абсолютно доверчиво опускаются на плечи и руки людей, дети пугаются, кричат – и тут же утешаются и фотографируются, обнимая жующих животных. Надо всей этой неописуемо дружественной и мягкой сутолокой витает запах малышей, теплого нагретого песка, кипяченого