Шрифт:
Закладка:
Юнна пошла дальше, она снимала, а потом снова перевешивала обратно; удары ее молотка возвещали новую эпоху. Она произнесла:
– Я знаю, отказываться нелегко. Ты отказываешься от слов, от целых страниц, от длинных, затянутых повествований, но когда дело сделано – ощущение прекрасное. Точно так же надо отказываться от картин, от того, о чем они повествуют. А большинство из них висит здесь слишком долго, их уже и не замечаешь. Ты больше не видишь самого лучшего, что у тебя есть. Эти картины убивают друг друга, потому что неправильно повешены. Посмотри, здесь – что-то мое, а там – твой рисунок. Они друг другу мешают. Нужна дистанция, это необходимо. И разные периоды творчества должны оставаться на расстоянии – если, конечно, не хочешь свести их вместе, чтобы шокировать! Нужно чувствовать самих себя, это ведь так просто… Непременно должен быть какой-нибудь сюрприз, когда поднимаешь взгляд на стену, увешанную картинами, это не должно быть легко, надо затаить дыхание и взглянуть на все по-новому, прежде чем что-то позволить себе… подумай об этом, даже разозлиться… А теперь нашим коллегам не помешает более яркое освещение. Почему ты оставила такие большие промежутки именно здесь?
– Не знаю, – ответила Мари.
Однако же она знала. Она вдруг прекрасно поняла, поняла в самой глубине души, что она вовсе не любила тех своих коллег, что создали эти бесспорно прекрасные работы. Мари посмотрела внимательно. Пока она наблюдала, как Юнна развешивала картины, ей казалось, что многие вещи, их собственная жизнь обрели свою истинную ценность и нужное место, став единым целым со всеми промежутками или без них.
Комната совершенно преобразилась.
Когда Юнна, забрав с собой свой метр, ушла домой, Мари весь вечер дивилась тому, как поразительно легко понять наконец самые простые вещи.
Видеомания
Они жили – каждая в своем конце большого доходного дома близ гавани, а их мастерские разделял чердак, безликая ничейная страна высоких коридоров, по обеим сторонам которого тянулись запертые дощатые двери.
Мари нравилось странствовать по чердаку. Она словно бы ставила тире – проводила линию нейтралитета меж их владениями. Она могла остановиться по пути, чтобы прислушаться к стуку дождя по жестяной крыше, поглядеть на город, зажигающий огни, или просто помедлить там отдыха ради.
Они никогда не спрашивали друг друга: «Ты работала сегодня?» Возможно, они задавали этот вопрос лет двадцать-тридцать тому назад, но постепенно от этого отучились. Выпадают такие пустые дни, к которым следует относиться с уважением; часто это очень длительные периоды. Когда не находишь слов и тебя надо просто оставить в покое.
Когда Мари вошла, Юнна стояла на лесенке и прибивала полки в прихожей. Мари знала, что, когда Юнна начинает мастерить новые полки, она вскоре снова начнет работать. Разумеется, прихожая станет какой-то не такой, слишком маленькой и тесной, но это не важно. В прошлый раз полки висели в спальне, а следствием этого стала чрезвычайно удачная серия гравюр на дереве.
Мимоходом заглянула она в ванную, но Юнна еще не приготовила бумагу для печати, еще не замочила ее. В те времена, когда Юнна бывала довольна своей графикой, она всегда печатала ранние забытые работы, они обычно откладывались в сторону, если можно было воплотить новые идеи. Известно, что милостивый к тебе творческий период может быть краток; внезапно – безо всякого предупреждения – исчезают картины, которые видишь внутренним взором, кто-то или что-то вдруг вторгается и уничтожает хрупкое желание схватить и запечатлеть какое-то свое наблюдение, понимание, взгляд…
Мари вернулась в прихожую и рассказала, что купила молоко и бумажные полотенца для кухни, два бифштекса, щеточку для ногтей и что на улице идет дождь.
– Хорошо, – ответила Юнна, она не слушала. – Можешь подержать немного за другой конец? Спасибо. Это будет новая полка для видео. Ни для чего, кроме видео. Я говорила, что вечером нас ждет Фасбиндер? Как ты думаешь, не повесить ли полку у самых дверей?
– Повесь. Когда будет кино?
– В двадцать минут десятого.
Около восьми они вспомнили, что их пригласила Альма. Юнна позвонила ей:
– Извини, что звоню так поздно и вынуждена отказаться. Но ты понимаешь, вечером нас ждет Фасбиндер. И это в последний раз. Что ты сказала? Нет, не получится, нам надо быть дома, чтобы вырезать рекламу. Конечно жаль. Да, конечно, мне отвратительны эти рекламы, они могут испортить весь фильм. Всем привет, как-нибудь увидимся… Да, конечно! Всего хорошего! Пока!
– Она обиделась? – спросила Мари.
– Ну не особенно. Эта дама явно не имеет ни малейшего представления о Фасбиндере.
– Выключить телефон?
– Как хочешь. Вряд ли кто-нибудь позвонит. Привыкли… И потом, можно просто не отвечать.
Весенние вечера были длинными, в комнате долго не темнело. Каждая на своем стуле, в почтительном молчании, ожидали они встречи с Фасбиндером. Так ждали они встречи с Трюффо, Бергманом, Висконти, Ренуаром, Уайлдером и всеми прочими почетными гостями, каждый из них был избран Юнной и ею же увенчан славой, что было самым великолепным даром, который она могла предложить каждому из них. Мало-помалу эти видеовечера стали очень важны для Юнны и Мари. Когда экран замирал, они долго обсуждали фильм, серьезно вникая во все его мельчайшие подробности. Юнна вкладывала кассеты в коробку с текстами и картинками из фильмотеки, которую она собирала всю жизнь. Кассеты занимали предназначенные им места на специальных полках для видео, маленький флажок на коробке указывал страну, где был создан фильм. У Юнны и Мари крайне редко находилось время смотреть эти фильмы снова; ведь то и дело появлялись новые, которые следовало увидеть. Ставить кассеты было уже некуда, так что эти новые полки в прихожей были и вправду необходимы.
Немые черно-белые фильмы, и среди них, разумеется, фильмы с Чаплином, Юнна любила особенно. Терпеливо учила она Мари понимать классиков, она рассказывала о тех временах, когда училась за границей, о киноклубах, о восторге от этих фильмов, которые можно было смотреть хоть каждый день.
– Понимаешь, я была словно одержимая! Я была счастлива. И теперь, когда я снова вижу их, вижу эту неуклюжую походку и эти выразительные лица, мне кажется, будто ко мне возвращается моя юность.
– Но ты никогда с ней и не расставалась, – невинно замечала Мари.
– Не надо острить. Понимаешь, эти старые фильмы – подлинное искусство, художники, которые их создавали, шли на риск, но делали больше, чем могли. Эти смелые фильмы исполнены мужества и надежд.
Юнна собирала, кроме того, фильмы, которые называла «благородными»: вестерны, фильмы о
