Шрифт:
Закладка:
Из воспоминаний А. Н. Татаринова:
«В конце этого [1828] года посетил Николая Михайловича брат его Александр Михайлович и уговорил его оставить Дерпт. Однако же еще несколько месяцев Ник. Мих. колебался и только летом 1829 года решился уехать. Не знаю, почему он не хотел ехать на Петербург в дилижансе, а отправился на перекладной через Псков. Кажется, Петерсен доказал ему, что будет поэтичнее и народнее скакать на русской тройке. Человек 20 из его товарищей провожали его до Верро, за 60 верст. Там целый день пировали мы на чистом воздухе и выпили огромное количество горского, ибо Ник. Мих. непременно желал, чтобы на его проводах пили только русское вино. Возвращаясь из Верро в большой чухонской фуре, покрытой холстом, мы во всю дорогу пели одну только прощальную песнь Языкова. Многие плакали, и если кто-нибудь из нас затягивал что-либо другое, то тотчас же прерывали его, и снова раздавался грустный напев:
В последний раз приволье жизни братской…»
Николай Языков – брату Александру, 27 мая 1828 года, из Дерпта:
«Ты прав, мой брат, давно пора
Проститься мне с ученым краем,
Где мы ленимся да зеваем,
Где веселится Немчура!
Я помню, здесь надежда славы
Меня пророком назвала,
Мне буйной младости забавы
Во блеск живой и величавый
Она волшебно облекла;
Здесь мне пленительно светила
Любовь, звезда счастливых дней,
И поэтическая сила
Огнем могущественным била
Из глубины души моей!
И где ж она и все былое?
Теперь, в томительном покое
Текут мои немые дни:
Несносно-тяжки мне они —
Сии подарки жизни шумной,
Летучей, пьяной, удалой,
Высокоумной, полоумной,
Вольнолюбивой и пустой!
Сии широкие досуги,
Где празднословящие други,
Нещадные, как божий гнев,
Кипят и губят, яко пруги,
Трудов возвышенных посев!
Досадно мне! Теперь напрасно
Даюсь чарующим мечтам:
Они кружатся несогласно,
Им недоступен вечный храм
Моей владычицы прекрасной;
Так точно, в зимние часы,
Младой студент, окутан ромом,
Вотще кочует перед домом
Недосягаемой красы!
Но – все проходит, все проходит!
Блажен божественный поэт:
Ему в науку мир сует
Разнообразный колобродит!
Надеюсь, жду: мою главу
Покинет лени сон печальной,
И снова жизнью достохвальной
Для Музы песен оживу!
Вот тебе нечто психологическое обо мне самом: заметь вообще, что у меня деятельность духа всегда начинается стихами, следственно – теперь и проч.»
Из воспоминаний А. Н. Татаринова
«В последний год своего пребывания в Дерпте, он [Языков] нанял квартиру почти за городом и поселился там вместе с Петерсеном, чтобы подалее от соблазнов приготовляться к экзамену. Этот Петерсен, тоже старый экс-студент, за несколько лет оставивший университет и воротившийся в Дерпт для получения академической степени, кажется, много вредил занятиям Языкова. Ему надобно было товарища практического, который бы прямо и скоро шел к цели; Петерсен же был, напротив того, вял, фантазер, с каким-то таинственным, мистическим направлением и потому несколько шарлатан. По крайней мере, он мне казался таким, но на Языкова имел большое влияние. Николай Михайлович с какою-то детскою радостью рассказывал нам, как у него с Петерсеном всю ночь кипит самовар, а они по очереди, до восхода солнца, читают вслух Карамзина!.. Но добро бы читали, а то, кажется, они более рассуждали о великом значении славян, о будочности России, о тупости немцев и бойкости русских и пр. Понятно, что таким образом трудно приготовиться к экзамену. Между тем Языков начинал страдать приливами к голове, хотя повидимому казался очень здоровым: он был толст, краснощек, моложав и силен, но от всякого внутреннего движения кровь кидалась ему в голову, и часто, среди веселой беседы, когда он расхохочется, должны мы были обливать его холодной водою; будучи от природы очень смешлив, он всячески удерживался от хохота и зажимал себе рот платком».
Николай Языков – брату Александру, 4 марта 1828 года из Дерпта:
«Я скоро перееду на новую квартиру: она в самой отдельной и весною, можно сказать, в одной из грязнейших частей города; буду жить вовсе одиноко и заниматься плотно; до сих пор препятствовало мне в последнем бурное состояние множества крови, которое, благодаря Бога и необыкновенно воздержному употреблению пищи, теперь сильно умалилось, – и я свежаю духом, и все мрачные мысли о будущем, делавшие меня таким равнодушным к настоящему, молчаливым в стихах и прозе, теперь проходят! Пожелай исполнения моим лучшим надеждам».
Николай Языков – брату Александру, 7 марта 1828 года из Дерпта:
«Сегодня я уже ночую в новой квартире, где все будет по моему вкусу и, вероятно, даже по твоему желанию, мой почтеннейший! Буду есть постное (сделай милость, не придумывай этому поступку другой причины кроме надобности или необходимости моей беспокоиться о возможно большем уменьшении образования крови, говеть телом вообще и душой особенно».
Из послания Дельвигу.
Иные дни – иное дело!
Бывало, помнишь ты, барон,
Самонадеянно и смело
Я посещал наш Геликон;
Молва стихи мои хвалила,
Я непритворно верил ей,
И поэтическая сила
Огнём могущественным била
Из глубины души моей!
А ныне? – Миру вдохновений
Далёко недоступен я;
На лоне скуки, сна и лени
Томится молодость моя!
Моей Камены сын ослушной,
Я чужд возвышенных трудов,
Пугаюсь их – и равнодушно
