Шрифт:
Закладка:
* * *
Вот тебе моего труда студентская песня – произведение пьяное, как ты заметишь (Амплий может положить ее на музыку), но и она ведь должна войти в общее собрание стихов моих:
1.
Всему человечеству
Заздравный стакан,
Два полных – отечеству
И славе славян
Свободе божественной,
Лелеющей нас,
Кругом и торжественно
По троице в раз!
2.
Поэзии сладостной
И миру наук,
И буйности радостной,
И удали рук,
Труду и безделию,
Любви пировать,
Вину и веселию
Четыре да пять!
3.
Очам возмутительным
И персям живым,
Красоткам чувствительным,
Красоткам лихим,
С природою пылкою
С дешёвой красой,
Последней бутылкою
И все из одной!
4.
Кружится, склоняется
Моя голова,
Но дух возвышается,
Но громки слова!
Восторгами пьяными
Разнежился я.
Стучите стаканами
И пойте, друзья!
Прощай до следующей почты.
Весь твой Н. Языков»
Из обещанной в предыдущем письме «эпистолы» Д.Н. Свербееву:
Во имя Руси, милый брат,
Твою главу благословляю:
Из края немцев, гор и стад,
Ты возвращён родному краю!
Позор событий наших лет,
Великих сплетней и сует
Тебя не долго позабавил:
Ты их презрел, ты их оставил —
И на добро, на Божий свет
Живые помыслы направил.
Любезный гражданин Москвы,
Теперь ни славы заграничной,
Ни росказней молвы столичной,
Ни государственной молвы
Не слушаешь; отцовским Ларам
Твои часы поручены;
Ты пьёшь приволье тишины,
Подобно счастливым боярам
Весёлонравной старины…
. . . . . .
…Она прошла – пора златая,
Восторгов пламенных пора!
Владеют мной тщета мирская,
И лень, и грусть, и немчура!
Теперь святому провиденью
Я говорю одну мольбу:
Да не предаст оно забвенью
Мою грядущую судьбу,
Да возвратит мне мир свободы,
Мечты и песни прошлых дней,
Поля, холмы и непогоды,
И небо родины моей!
Тогда, надеждами богатый,
Спеша от лени и забот,
Я посещу твои палаты
На бреге москворецких вод.
Красноречивые рассказы
Про жизнь альпийских пастухов,
Про горы выше облаков
И про любовные проказы
В виду потоков, скал и льдов
Часы летучего досуга
Нам очаруют в тишине;
Моя весёлая подруга,
Камена, улыбнётся мне,
И песнью лиры вдохновенной
Тебе радушно воспою
Утехи жизни просвещенной
И долю мирную твою!
1827
Из воспоминаний А. Н. Татаринова:
«В последнее время [пребывания Языкова в Дерпте] на всех наших сходках, в особенности по настоянию Языкова, пелись вместо немецких народные и цыганские песни. Один москвич, хотя немецкого происхождения и с немецким прозвищем, но с натурою совершенно обрусевшею в слишком разгульной трактирной московской жизни, руководил нашими хорала. Он был хорошим музыкантом и, с гитарою в руке, с ухватками предводителя цыган, восхищал всех нас, в особенности же Языкова. Мы иногда катались на лодках вдоль по Эмбаху, и по берегу всегда следовала за нами толпа народа, с жадностью слушая то заунывные, то разгульные наши хоры. На всех пирушках всегда пелись с особенным восторгом и песни Языкова; их клал на музыку тот же немецкий москвич Науман. Некоторые из них были переведены на немецкий язык и доселе поются в Дерпте не только русскими, но и немецкими буршами. Иногда вновь сочиненная Языковым песня служила поводом к пирушке. Вообще своею поэзиею он облагораживал наши часто грубые и однообразные оргии. Так, например, канун нового 1828 года был нами отпразднован особенно поэтически. Тогда я с Вл. М. Наумовым занимал отдельный деревянный домик. Наша русская хозяйка кормила нас сытным русским обедом за 15 р. асс. человека в месяц; в нашей артели участвовали и Языков с Петерсеном; часто приходили к нам обедать и другие товарищи, предпочитая щи и кашу немецким супам. У нас были рапиры, и после обеда, для удобнейшего пищеварения, обыкновенно вызывали мы друг друга на рапирные поединки. Эти вызовы часто писал Языков в стихах на черной доске мелом. Так проводили мы и послеобеденное время 31 дек. 1827 года. Утомленные, вспомнили мы, что надобно бы встретить новый год каким-нибудь особенным образом. Вздумано – сделано. Решили, что я должен представлять новый год и декламировать стихи, тут же почти экспромтом продиктованные мне Языковым, и каждому из присутствующих раздать по записочке с шуточным предсказанием судьбы его в наступающем году.
Эти предсказания почти все также были написаны Языковым. Между тем в другой комнате Петерсен писал стихотворное приветствие старого года. Наумов устраивал какой-то фейерверк, другие приготовляли костюмы нового и старого года. За несколько минут до 12-ти часов, когда старый год, в изношенном халате, с длинною седою бородою, начал уже декламировать стихи свои, Языков, разгоряченный вином, срывает с меня сделанную из золотой бумаги корону, надевает ее на себя, сбрасывает панталоны и рубашку, утверждая, что новый год не знает моды, и совершенно гoлый, шатаясь, врывается в другую комнату к изумленным товарищам. Гомерический хохот и рукоплескания его приветствуют, и он тоном пьяного мужика начинает:
Свободно, весело пируя,
Встречаете вы новый год!
Я новый год, и здесь хочу я
Встречать свой собственный приход.
(Показывая с презрением на согбенного старца Петерсена.)
Я знаю, вам предтеча мой
Был неприятен, был несносен:
И то сказать – он был простой,
Он вяло
