Шрифт:
Закладка:
Благодаря соседям, для помощи по хозяйству нашли Нюру. Сама из большой многодетной казачьей семьи, эта девушка оставила школу после четвёртого класса, некоторое время, как старшая, нянчилась с младшими братишками и сестрёнками, затем, после 16 лет поступила в роддом санитаркой, но выдержала там всего около двух месяцев. Не хотелось ей работать и в колхозной бригаде. Вообще, было довольно трудно понять стремления Нюры. Она и из Александровки уезжала, как делали многие её сверстники, и на Крахмальном заводе работать пробовала — найти себя не могла. Без особого энтузиазма она выслушала предложение о работе в семье Алёшкиных, однако на переговоры пришла. Екатерина Петровна обладала особым даром общения с окружавшими её людьми, сумела она уговорить и Нюру. Правда, это предложение имело материальную выгоду для будущей домработницы — оклад в 50 рублей. Что касается обязанностей, они заключались в ежедневной уборке квартиры, пребывании вместе с детьми с 8 часов утра до 6–8 часов вечера, совместной с ними еды (завтрак, обед, а часто и ужин). С точки зрения любого сельского труженика эта работа была совсем необременительной, ведь и приготовление пищи, и стирка белья оставались на плечах хозяйки. Но Кате пришлось всё-таки долго уламывать эту упрямую белобрысую девушку. Однако не прошло и недели, как Нюра настолько обжилась в семье Алёшкиных, привыкла к тому, что к ней относились как к равноправному члену семьи, а работы требовали не так уж много, что осталась вполне довольной и, по существу, полностью переселилась в этот дом. Да и в своей родной семье она стала пользоваться некоторым почётом: во-первых, она не бездельничала, а зарабатывала, и, по мнению многих соседей, неплохо, а во-вторых, она всё-таки служила не у кого-нибудь, а у самого доктора, единственного на всю станицу. Вот так и устроились дела семьи Алёшкиных.
16 августа 1940 года, как всегда, без особой торжественности, но с очередным Катиным пирогом, отпраздновали день рождения Бориса — ему стукнуло 33 года. Вечером, после сытного вкусного ужина Нюра пошла домой, а дети улеглись в постели. Борис и Катя сидели на крылечке, выходившем в их небольшой огородик, в котором, правда, ещё ничего не росло, кроме самосейки укропа, различных полевых цветов и сорняков (детсад в доме находился несколько лет, и за это время огородом никто не занимался). Стояла тёмная-тёмная южная августовская ночь. На небе многочисленными бриллиантовыми искрами горели крупные яркие звёзды. Было очень тихо. Прижавшись друг к другу, супруги, уставшие после трудового дня и празднества, устроенного в честь рождения Бориса, долго молча смотрели на это небо, на сонную тихую улочку, видную через невысокий плетень, отгораживавший огород от неё, и думали, может быть, каждый о своей работе, о детях или друг о друге. Но вот нарушила молчание Катя:
— Кажется, Борька, мы с тобой окопались! Теперь только бы с работой всё наладилось, а там дела пойдут. Жить здесь мне даже нравится: и климат хороший, и местоположение станицы, вот только Текушев…
— А что Текушев? — быстро прореагировал Борис.
— Да, что-что? Ты же знаешь. Ведь тебя предупреждали, какой он. Как только вечером задержусь, так и он тут как тут! А жена его под окнами бродит, караулит… Просто и смешно, и противно. Правда, он пока только смотрит на меня, как волк на овечку, но думается мне, что ему и сорваться недолго.
— Пусть только попробует! Я ему такой скандал закачу, что он и с места полетит! — возмутился Борис.
— Ладно, ладно храбриться! — засмеялась Катя. — Ничего он со мной не сделает, будь спокоен. Ну, а у тебя как? Ведь вчера вернулся из отпуска Чинченко, как он отнёсся к твоим нововведениям?
— Да у меня всё хорошо, и с Антоном Ивановичем встретились по-товарищески, и народ у меня работящий, а Матрёна Васильевна — просто замечательная бабка! Да, она очень звала нас к себе в преферанс поиграть. Может, завтра сходим, ведь воскресенье.
— Что же, сходим, я тоже отдохнуть хочу, всё равно в моей конторе ещё больше месяца разбираться нужно. Чёрт знает, до чего там всё запущено! Ну, шут с ним, главное то, что мы, наконец-то, на постоянном месте. Никуда нам ехать не нужно, никто не ждёт, чтоб мы квартиру освободили, не нужно каждый день думать о том, где взять денег на завтра. Одним словом, теперь у нас, Борька, настанет тихая и спокойная жизнь, — закончила Катя и, потянувшись, добавила. — Пойдём-ка спать. Устала я за сегодняшний день.
Она поднялась с крыльца и направилась в тёплую комнатку, которая служила им спальней, являясь в то же время и кабинетом Бориса. Последнее название она получила потому, что в своё время являлась кабинетом заведующей детсадом, и в ней «по наследству» остался большой письменный стол, который Текушев милостиво разрешил Алёшкиным временно оставить у себя. Кроме двух стульев, в этой комнатке стояла простая железная койка, при помощи деревянных щитов расширенная до размеров полутораспальной кровати. Именно на ней и спали наши счастливые хозяева квартиры. В соседней комнатке стояла такая же койка, на ней спала старшая дочка Эла, а на двух маленьких детских кроватках, купленных по случаю на базаре в Муртазове, спали Нина и Майя. Впрочем, они часто забирались в одну и спали вместе. Из фанерных ящиков, покрытых какой-то скатертью, Катя соорудила здесь некое подобие комода. В кухне стоял большой кухонный, он же и обеденный, стол и несколько стульев и табуреток. Вот, собственно, в этом и заключалась вся более чем скромная обстановка их квартиры. Но они были довольны и этим.
— Что вещи? — говорили они оба. — Вещи появятся сами собой. Важно то, что мы теперь на постоянном месте живём и основательную почву под ногами имеем!
Рассуждая так, они и не думали, что все их мечты и планы полетят прахом уже через несколько дней, а менее чем через год и вовсе развеются. И действительно…
Глава четвёртая
25 августа 1940 года совершенно неожиданно Борис Алёшкин получил вызов из военкомата, в
