Шрифт:
Закладка:
– Очень на это надеюсь.
Я провожаю свою мать до дверей Годвин-хаус, а затем стою в вестибюле и смотрю, как ее фигура удаляется по извилистой аллее, пока не превращается в розовое пятнышко, быстро скрывающееся среди деревьев. Она никогда не была здесь своей. Ей никогда не следовало ступать на эту грешную землю.
Я закрываю дверь; она ушла.
Когда я прихожу на кухню, Эллис и Леони готовят ужин. Эллис ловит мой взгляд и вонзает нож в кусок мяса. Я представляю, как она так же режет мою плоть, отделяя ее от костей. На полу видна кровь.
Наконец, до меня доходит.
В этой ситуации, как и во всем остальном, я одна.
В пятницу вечером выпадает снег. В субботу на собрании руководство школы сообщает нам, что полиция больше не ищет девушку. Они ищут тело.
Все смотрят на учениц из Годвин-хаус, пока мы, одетые в черное, пробираемся к дому. На темных волосах Каджал, как корона, развевается кружевная вуаль. Эллис на этот раз нечего сказать. Она ловит мой взгляд, брошенный на двух других девушек, и на мгновение кажется, что мы понимаем друг друга. Мы одни знаем, что случилось с Кларой Кеннеди. Мы одни испытываем странное облегчение, наши сердца бьются в одном ритме: «Если ее не нашли сейчас, то не найдут вообще. Новый снег все покрыл».
Это сошло нам с рук.
Ночью я сижу на полу своей спальни, пытаясь отчистить ковер в том месте, куда, опрокинув свечи, я пролила воск, когда Эллис ворвалась в мою комнату. Внизу поставили пластинку Этты Джеймс, страстные нотки ее голоса время от времени прерываются тягучей, мучительной волной чьих-то рыданий. Четырьмя этажами ниже погребенные в земле кости Марджери Лемонт взывают ко мне. И на некотором расстоянии – недалеко, ведь они никогда не могут быть далеко – кости Алекс. Две сумасшедшие, похороненные под Годвин-хаус.
Осталось учиться всего две недели. Две недели до зимних каникул, а затем я покину это место, избавлюсь от постоянной слежки Эллис, от постоянной угрозы расправы с ее стороны в тот момент, когда мы останемся одни. Две недели она будет держать меня за горло. Смогу ли я провести четырнадцать дней в этом месте и выжить?
В конце концов я проваливаюсь в сон в неудобной позе прямо на полу: щека прижата к раскрытой книге, колени подтянуты к груди. В моем сне мы с Алекс на вершине горы, ветер хватает ее рыжие волосы и закручивает вокруг шеи. Я кричу и тянусь к ней, но она задыхается, задыхается… И это совсем не Алекс – это Марджери Лемонт, черная кровь окрашивает ее вены и придает коже серый оттенок, ее глаза цвета ночного неба.
Я резко просыпаюсь. Пару секунд не могу понять, где я, потолок странно изгибается, в глазах все плывет. Этот звук…
Медленно скрипит дверь, кто-то поворачивает ручку.
Мое сердце сжимается, я резко выпрямляюсь и смотрю, как латунная ручка поворачивается и защелкивается. Кто-то осторожно возвращает ее на место.
Я смотрю на дверь, смотрю так пристально, что практически вижу Эллис с той стороны: ее голова склонилась к дверному косяку, бледные пальцы обхватили ручку.
Уходи. Убирайся.
На мгновение воцаряется тишина. Ее прорезает тихий царапающий звук, словно ногтем ведут по стеклу.
Она открывает замок.
Облокачиваясь на руки, я отползаю назад, пока не упираюсь спиной в книжную полку. Мне нужно оружие. Мне нужно… что-нибудь, хоть что-нибудь.
Одна из моих кроссовок упала под кровать. Я бросаюсь за ней, развязываю шнурок и выдергиваю его. Поднимаюсь на ноги, трясущимися руками накручиваю шнурок на костяшки пальцев и подкрадываюсь к двери.
Прижимаюсь к стене. Замок с щелчком открывается.
В висках стучит до кровавых сполохов в глазах. Я сжимаю импровизированную удавку в руках и задерживаю дыхание.
Эллис на полдюйма приоткрывает дверь, и она натыкается на стул. Ножки стула слегка скребут по полу и останавливаются.
Сможет ли Эллис разглядеть пустую постель оттуда, где стоит? Догадывается ли она, что я жду ее за дверью, с побелевшими от натянутого шнурка пальцами?
После бесконечной ужасной тишины дверь вновь приоткрывается, ударяясь о стул. Я слышу в коридоре резкий вздох. Крепко зажмуриваюсь и сжимаю кулаки. А потом дверь закрывается.
Наконец-то она ушла.
Я планирую свой собственный «Ночной перелет».
Записка написана почерком Клары, скопированным из язвительной записки, которую она оставила для меня не так давно, когда я не помыла посуду. Я вскрываю комнату Эллис, когда она на занятиях, и оставляю записку у нее на подушке, а потом ухожу в книгохранилище.
Часы проходят в безмолвной агонии, прерываемой хождением учениц Дэллоуэя от кабинок для занятий до стеллажа. Я прячусь в математической секции – это последнее место, где Эллис стала бы искать. Моя рука в кармане сжимает корень дягиля, амулет от зла.
Я жду, пока солнце спускается низко к горизонту, окрашивая небо в оттенки золотого и красного, а затем поднимаюсь по лестнице на крышу.
С тех пор как умерла Алекс, я не забиралась так высоко. Я подползаю к краю, кровь кипит в венах. Было бы так легко упасть. Нет, не упасть – прыгнуть.
Я слышу, как ветер свистит в ушах, смотрю, как земля несется навстречу. Я моргаю, когда мир погружается во тьму.
А потом я вновь на крыше. Балансирую на краю, ветер подхватывает мою юбку и плотно прижимает к бедрам.
Солнце спускается еще ниже, кромка леса поглощает последние его лучи. Я сажусь на корточки и поднимаю лицо к свинцовым тучам. Я назначила ей встречу в 18:04 – астрономический заход солнца, когда гаснут последние лучи.
Она появляется на две минуты раньше, дверь на лестницу открывается и закрывается довольно громко, и я слышу это даже на другом конце крыши.
Я не оборачиваюсь, даже когда шаги Эллис раздаются прямо за моей спиной. Я сижу неподвижно; мои глаза плотно закрыты, а ноги качаются высоко над землей.
Но смерть не приходит.
– Фелисити?
Я открываю глаза.
Эллис в траурном черном платье стоит у моего плеча. Она протягивает руку в перчатке, и я принимаю ее, позволяя поднять меня. На мне обувь без каблуков, поэтому Эллис на несколько дюймов выше, ее свободная рука сжата в кулак.
– Я думала, ты боишься высоты, – говорит она.
– Боюсь.
Даже теперь я не могу смотреть вниз. Мир находится слишком далеко от нас.
– Я бы никогда тебя не выдала, – говорит Эллис. Ее взгляд устремлен мимо меня, в темнеющее небо. Интересно, она разговаривает со мной или эти слова исключительно для нее самой? Личное оправдание – это признание. – Я просто сказала это, потому что испугалась. Я никогда не собирала улики против тебя. Я никогда не хотела навредить тебе.
