Слышится пулемет. Это враг. И ради этого мы барабанили пять часов подряд? Что значит «забери»? Лучшее, что можно сделать, – встать здесь, уперев ноги за пулеметом… Нет-нет, капитан ждет донесение.

– Камрад, я вряд ли смогу тебя забрать. Послать к тебе санитара? И ведь твой майор еще здесь.

– Забери меня с собой!

Ну ладно. Но как?

– Сможешь мне на спину залезть?

Пехотинец приподнимается, смотрит на лежащего под ногами мертвого унтер-офицера. Улыбается.

Ах, да! Райзигер отталкивает мертвого в сторону. Тот с грохотом скатывается в траншею.

– Так, теперь получится.

Пехотинец садится, расставив ноги. Райзигер прижимается к нему спиной.

Снова лает пулемет. Райзигер пригибается: кажется, что пули летят у него над ушами. Слышит, как пехотинец на его спине издает приглушенный крик и роняет голову вперед. По щеке Райзигера струей в палец льется кровь. Пехотинец тяжело опадает на землю. Это был пулемет.

Наконец Райзигер забывает обо всем. Неважно, жив ли еще кто-нибудь где-нибудь. Мертвые тоже совершенно неинтересны.

Он спешит прочь. Майор стоит на коленях и плачет, плачет. Это тоже неинтересно. Райзигер поворачивается к нему спиной. Слышит крики позади себя. Вообще насрать. Он рычит, как бык. Насрать! А один пулемет, гавкавший до сих пор, вдруг превращается в сотню. Это тоже безразлично. Тем лучше будет бежать.

Через канаву, через березовую рощу, по песку, сняв каску, натянув противогаз, мимо Болля, крадучись, как индеец, через оскверненный лес, с раздутыми щеками противогаза, через поле, вверх, в горку, стянув противогаз, он подскакивает к капитану, удобно разместившемуся на корзинах со снарядами, окруженному офицерами, попыхивающему сигаретой:

– Капитан, там впереди все мертвые! Атака провалилась! – и падает. И на целые десять минут забывает о войне, о мире и о жизни.

Разбужен нашатырем. Над ним герр Винкель с матерински заботливым видом:

– Доброе утро, герр Райзигер, вы пробуждаетесь очень вовремя.

Пришел приказ: «Батареи, на передки!» А вот и денщик с лошадью. И вот уже гремят посреди бела дня голосами офицеров команды: «Батарея, марш!»

Отходим назад.

За спиной со всех сторон слышен гневный лай пулеметов. Это враг.

Дым и огонь поднимаются повсюду перед ними. Это враг.

20

Наши мензур-дуэли зачастую остаются непонятны для публики. Но это не должно нас смущать. Будучи студентами-корпорантами[44], и мы все, и я лично, мы всё это лучше знаем.

(Вильгельм II, 7 мая 1891 г.)

21

16 июля

Западный театр военных действий

Группа армий «Немецкий кронпринц»:

Вчера утром нами был прорван участок французских позиций к юго-западу и к востоку от Реймса. Особую роль при подготовке артиллерийского налета сыграли отряды корректировщиков. Артиллерия, минометы и газовые орудия своим разрушительным воздействием в связке с броневиками и пехотными огнеметами прокладывали нашей пехоте путь к вражеским позициям.

22

Уже во время самого артобстрела, происходившего 15 июля с двух до шести часов утра, среди артиллеристов пошли слухи, что план наступления сдал один заместитель пехотного офицера, перебежавший к врагу.

23

На сей раз французы не были застигнуты врасплох. С 1 июля, еще за пятнадцать дней до начала наступления, Фош уже знал, что произойдет. Перебежчики и пленные раскрыли ему все подробности. Он спешно подвел резервы и приказал армиям распределиться еще глубже и мощнее, чем раньше. Передовые позиции были оставлены… 15 июля немецкая артиллерия и минометы, как это было и в предыдущих сражениях, в основном обрушились на передовые ходы сообщения, которые на сей раз оставались практически пустыми.

(Эрих Отто Фолькман. Великая война 1914–1918, краткая история по служебным источникам Рейхсархива. Берлин, 1922)

Глава шестая

1

Войска армии фон Боэна, подошедшие ближе всего к Марне, оттеснены примерно на 10–12 км на новые позиции между Марной и Велем. Фронтовая сводка включает донесение об этом только тогда, когда противник уже заметил отход. Заранее об этом ничего не объявляется. Если Антанта, что вполне вероятно, сможет развить это продвижение до крупного успеха, может возникнуть настоятельная необходимость обеспечить через прессу правильную оценку происходящего, дабы успокоить широкую публику. Мы имели намерение двойным наступлением в направлении Реймса устранить оперативный котел, растянувшийся до самой Марны, и установить связь с нашим фронтом в Шампани. Достичь этой цели нам не удалось. Пришлось остановить наступление, утратившее эффект внезапности, дабы избежать лишних потерь. Попытка прорыва со стороны противника между Реймсом и Суассоном была отбита, так что обе стороны своих оперативных целей не достигли. При рассмотрении обстановки в прессе об этом не следовало упоминать применительно к планам Германии, но следовало особо подчеркивать и выпячивать эти обстоятельства применительно к противнику. С 19 июля сложилась совершенно новая ситуация… На нашей стороне появилось преимущество в виде сократившегося фронта, экономии войск и улучшения тыловой связи. Как бы то ни было, прессу следовало предостерегать от превратной оценки общей площади занятой войсками территории. Наше положение по ходу сражения значительно улучшилось… В общем оперативном плане, как он был изложен еще зимой, по итогу текущих событий никаких изменений не будет, он будет планомерно выполнен.

(Пресс-конференция, Берлин, 29 июля 1918 г./ Курт Мюзам. Как нас обманывали, с. 116)

2

Утром 15 июля у двести пятьдесят третьего полка не было иного приказа, кроме как отходить. Данные о том, почему и зачем, отсутствовали. В этом, пожалуй, и таилась основная причина неуверенности, становившейся всё более заметной среди офицеров и солдат, проявлявшейся повсюду, мучившей, сковывавшей, сбивавшей с толку.

Дневной переход вскоре пришлось прервать. Небо было слишком ясным, что обеспечивало хорошую видимость вражеским пилотам. Целыми эскадрильями из десятков машин противник прорвался вглубь фронта. Казалось благоразумнее разделить полк на отдельные дивизионы, шедшие по разным дорогам, а те на отдельные батареи, чтобы по возможности замаскировать орудия в развалинах домов и в лесном массиве до наступления темноты.

Жара оглушающее нависла над войсками. Уже с раннего утра чувствовалась усталость. Теперь напряжение только усилилось, перерастая в безвольный пессимизм.

Поначалу всем расчетам было ясно, что операция «Анна» будет представлять собой нечто большее, чем обычная позиционная битва и привычные артиллерийские дуэли. Тогда зачем они отступают? Что пошло не так? Вся машинерия функционировала так же, как на учениях. Задачи по каждой цели были отработаны с высочайшей точностью.

И вот теперь они лежали рядом со своими орудиями в полутьме, прислушиваясь: зачем мы отошли?

Самые смышленые думали: дело дрянь. Будь начеку, враг идет по пятам.

И снова прислушивались – с фронта почти не слышно стрельбы. Это немецкие батареи? Ведь когда мы отходили, остальные еще были там.