– Симо… – позвала Ева.

Он стремительно, точно разъяренный бык, бросился к ней. Только сейчас заметил, что она держит за руку испуганную девушку в мужской одежде.

– Господи, Ева!

Они обнялись – с дрожью и всхлипами, словно влюбленные, пережившие крушение самолета. Девушка, которая следовала за Евой, в страхе отступила на несколько шагов.

– Прости меня, господи, пожалуйста, Ева, прости, – прохрипел он, не обращая внимания на кровавые сгустки, заполнявшие рот. – Знаю, это мало походит на экспедицию, которую показывают по телевизору…

Ева не дала ему договорить:

– Симо, Симо, послушай меня. И доверься. Тебе придется довериться. Придется. Ты должен подыграть мне, хорошо?

Он кивнул, мало что понимая.

Чтобы не смущать Симо и не смущаться самой, она завернула «ампутированный сегмент» в краешек одеяла и скинула его. Осталась в чем мать родила, хотя вряд ли так можно было сказать, учитывая бинты, пропитанные кровью, и чужие сапоги. И тем не менее Ева была голой в тех самых местах. А большего сейчас и не требовалось.

Она привстала на носочках и неуклюже поцеловала его.

Симо ощутил, что ей больно, что она с трудом управляет собственными онемевшими губами, не говоря уже о ране на груди, мешавшей всему разом. Часть его рассудка, принадлежавшая цивилизации, попыталась понять, чего Ева добивается, но более древняя поняла это сразу. Они, Симо и Ева, должны были показать Детям Амая, что он и есть их бог. Бог, который плюет на каждого. Бог, который будет так поступать и впредь, пока все берега не сомкнутся, а мир не поглотит тьма. Что он такой же, как они.

И Симо подыграл.

Пистолет упал в хвою, когда пальцы, державшие его, разжались и обхватили затылок девушки. Ответный поцелуй был бесконечным и вкусным, как лепесток розы, вложенный смертью в рот умирающему. Симо пихнул охнувшую Еву на одеяло и навалился на нее.

Как только это случилось, члены общины опустились на колени. Опустились разом и повсюду. Настоящие кающиеся грешники, молившиеся в огненном аду о новых пожарах.

Симо постиг и это: никто не мог свысока смотреть на своего бога.

Мгновением позже он вошел в Еву. И насмешливый голосок в голове сказал, что так и должно было случиться.

3

Еву покачивало на волне понимания, которое вполне могло быть космическим, абсолютным. Или не быть. Кто теперь поручится за правду?

Как бы то ни было, она со страхом и неожиданной любовью смотрела в лицо Симо, пока тот, нависая над ней, делал свое дело. Она мало что чувствовала из-за обезболивающего. Удовольствие будто звучало где-то вдалеке, зато боль гремела цепями прямо здесь, в области груди.

А еще обострившееся понимание позволяло ей проникать глубже. В суть вещей, если угодно.

Едва она увидела Симо, возившегося с Линой у колодца, как на ум пришли контрольные работы. Четвертая четверть. ОРКСЭ. Четвертые классы. Тема: «Добро и зло». Задача: продолжить фразу «О человеке говорят, что он злой, когда он…» Одна из четвероклашек ответила, что человек – злой, когда он черный внутри.

И теперь Ева воочию наблюдала это.

Симо Ильвес был черным внутри. Злым. Испорченным, как гнилой фрукт, лежавший в пепельнице. И необычайно могущественным. Это невозможно было описать словами; впечатление складывалось из всего: цвета и запаха крови, кисловато-табачной вони желудка, порезов темного, глубокого цвета, ярких глаз.

Симо олицетворял то, чему поклонялись эти дикари, – бесконечную и бездонную жестокость.

Была ли необходимость в этом сумасшедшем акте любви? Ева всем сердцем верила, что была, потому что хотела, чтобы Дети Амая уверовали в Симо, а сам он послушал ту, над которой так яростно трудился. Каждое движение выталкивало из следователя капли крови. Его исписанные богохульствами руки и порезы на груди буквально сочились красными и огненными письменами.

«Что ты творишь, Ева? – расхохоталась в ее голове Регина. – Разве ты не в курсе, что глиняный пенис вкуснее и толще? Поверь мне, уж я-то знаю разницу между этими дружками».

«Я найду способ заткнуть тебя», – пообещала ей Ева.

«Ну, посмотрим, посмотрим».

Наконец это случилось, и Симо с хрипом оставил в ней частичку себя. Но куда важнее было то, что Дети Амая увидели именно своего бога – плюющего на чужую и собственную боль, если ему того хочется.

Когда Симо уже готовился покинуть ее, она удержала его и сказала то, ради чего все это, собственно, и затевалось.

– Прикажи им убить себя, Симо, – прошептала Ева и расплакалась.

Тот странно посмотрел на нее… и оскалился.

4

Марьятта с суеверным ужасом наблюдала за Симо и Евой. Осиный разум общины, изумленный и жадный, тоже следил за ними. Смотрел разноцветными глазами, впадая понемногу в массовое помрачение.

«Боги ничем не отличаются от нас, – подумала Марьятта. – Разве что тем, что способны перенести муки и смерть, которыми мы потчуем друг друга изо дня в день».

Когда страшный человек-бог начал подниматься, он стал еще краснее. Кровь текла из ран не переставая, но он не замечал этого.

Бог злился.

Лина во все глаза таращилась на происходящее и, наверное, была единственным человеком, кого это не пугало. Она просто терпеливо ждала. Красный человек мог взять любую женщину и в любой момент, а судя по тому, каким разгневанным он выглядел, одного раза ему было мало.

5

Симо привел себя в порядок, если такое вообще было возможно, учитывая ситуацию. Близость не принесла привычного облегчения, как это бывало с Леной. Наоборот. Ярость стала еще больше, напоминая огненный шар, плавивший в груди прочие эмоции.

Это был длинный путь, слишком длинный, чтобы уложиться в один-единственный день. Они прибыли на остров всемером, и четверо уже мертвы. Здесь процветало нечто похуже тяги к наркотикам или убийствам. Здесь царили безразличие и жестокость в своих высших формах. Ребенок ничего не значил для родителей. Женщина была низшим созданием для мужчины. А сам мужчина оставался лишь игрушкой для темного божества.

Все это вихрем пронеслось в голове Симо. Он даже не был уверен, что им удастся выжить. Но кое-что он мог сделать прямо сейчас.

Поквитаться.

«Где же ты, старый пес? – Симо огляделся, высматривая Антеро. Ему очень хотелось, чтобы старик ошивался поблизости. – Почему ты не хочешь остановить меня? Я разочарован. Или тебе попросту страшно? Да, я бы на твоем месте тоже наложил в штаны».

Он постарался не горбиться, хоть это и было чертовски тяжело. Тело ломило, порезы жгло так, словно