– Почему они сжигают наши вещи? Это же наши вещи!

Ему никто не отвечает.

Я поворачиваюсь к пожару спиной и бегу в центр старого Лейпцига. Здесь все как всегда. Словно ничего не происходит. Люди прогуливаются, заходят в кафе, в рестораны. Как они могут, бесчувственные свиньи?! Я еще прибавляю скорости и бегу до ломоты в груди.

Только в самом конце Брюля я перехожу на шаг и иду, жадно глотая воздух. Навстречу мне попадаются кучки мужчин, откуда-то доносятся странные звуки, крики.

Сворачивая на улицу, я прижимаюсь к стене, но скоро понимаю – зря. Самое безопасное место сейчас – середина проезжей части. Кислый запах висит в воздухе, орды мальчишек и мужчин громят витрины, вышибают двери, врываются в магазины и с криками выносят награбленное. Они даже не смотрят, что хватают, – все сойдет, лишь бы побольше. Грабители гикают, улюлюкают. Тротуары искрятся от осколков стекла. У разбитых витрин тут и там я вижу полицейских, но они даже не пытаются навести порядок.

Прямо передо мной из крытого проулка за ателье выскакивают двое мужчин. Витрина ателье уже разбита, какие-то мальчишки, лет четырнадцати, не больше, тащат на улицу охапки тканей. Мужчины с отчаянным криком бросаются им наперерез с намерением защитить свою собственность. Сбегается толпа, меня оттирают в сторону, где я в страхе прижимаюсь к стене. Хозяев ателье окружают, и больше я их не вижу.

Мужчины на улице уже не отцы, братья и сыновья. Это дикие звери, отведавшие крови, почуявшие свою силу и вкус к разрушению. Тонкая пленка цивилизованности слетает легко, и обнажается истинная суть человека – звериная, неуправляемая, скотская.

Я продолжаю смотреть, мои ноги точно приклеились к асфальту. Я ожидала увидеть армию евреев, которая выйдет на улицы, чтобы скрестить оружие с национал-социалистами. Ничего подобного. На улиц ах нет никого, кроме грабителей и бандитов, которые крушат все на своем пути, вымещая свой гнев на витринах магазинов.

Надо уходить. Здесь опасно и нет Вальтера.

Я разворачиваюсь, чтобы вернуться туда, откуда пришла, и вдруг вижу впереди, справа, знакомую вывеску: «Келлер и Ко». Глупо, конечно, полагать, что он сейчас там, но, с другой стороны, где мне еще его искать? Медленно я пробираюсь по узкой, заполненной мечущимися людьми улице. Где-то со звоном бьется витрина. Раздается торжествующий вопль. Кругом дымно, жарко и душно.

Какого черта я здесь делаю?

И правда, люди вокруг меня мечутся, точно черти в аду. Упиваются насилием и разрушением. Мне становится страшно. Пора домой. Там меня ждет бедняжка Берта, ради меня она поставила на карту все, что у нее есть. К тому же, найди я сейчас Вальтера, чем я смогу ему помочь?

Вдруг мое внимание привлекает какой-то человек. Молодой парень. Мне знакомы его движения, знаком наклон торса, когда он подается вперед. Я вглядываюсь в него.

Томас.

Да, это действительно Томас, яростно машет киркой. Почему-то он не в форме, хотя вокруг него парни из его отряда, в основном такого же возраста, как он, некоторые помладше. Это гитлерюгендовцы, но почему они все в гражданском? Томас что-то выкрикивает, и толпа бросается громить витрину универсального магазина. И тогда он оборачивается, точно почуяв мой взгляд. Что-то кричит мне, но я не слышу слов. Я стою на середине дороги как приклеенная, и тогда он бросает кирку и бежит ко мне:

– Хетти! Ты что тут делаешь! А ну марш домой! Здесь опасно. – (Я тупо киваю.) – Твой отец знает, что ты здесь?

– Нет! То есть да. Я… я была с друзьями, но услышала шум, пришла посмотреть…

– Идем, я тебя провожу. – Томас обхватывает меня за плечи и уводит по улице вверх.

Я не сопротивляюсь, покорно иду за ним. Все мое тело обмякло, я едва держусь на ногах.

– Почему ты здесь, Томас? Что происходит? Где твоя форма?

– Нам приказали. – И он постукивает себя пальцем по носу, как будто намекает, что это большой секрет. – Уничтожай, или тебя уничтожат, вот какой у нас теперь выбор, Хетти. Мне надо вернуться, но сначала я провожу тебя до дома или хотя бы до трамвая.

Битое стекло хрустит под ногами. Горло саднит от дыма, глаза слезятся. Вдруг слева крики. Двое в обносках выволакивают из магазина третьего – старика в приличном костюме – и бросают его на проезжей части, прямо перед нами.

Старик отбивается, яростно бранясь. Ему удается высвободить руки, и тут же его кулак с быстротой молнии взлетает вверх, и один из нападающих получает удар в нос.

– Тупой ублюдок! – вопит тот и с товарищем набрасывается на старика.

Начинается избиение. Старик кричит громко, тонко, отчаянно. Этот животный крик боли пронизывает меня до костей. Старик уже лежит, извиваясь, на тротуаре, а те двое продолжают пинать его, стараясь ударить посильнее.

– Не смотри. – Голос Томаса раздается у самого моего уха, но я не могу отвести глаз.

Старик уже не визжит, а скулит.

Бандиты вышибают из него остатки жизни.

– Прекратите! – кричу я. – ХВАТИТ! Сделай же что-нибудь! – Я поворачиваюсь к Томасу, но он стоит, опустив руки, и не двигается с места. – Господи, они же его сейчас убьют! – воплю я.

Вокруг меня все меркнет, зато старика и его убийц я вижу четко, как в объектив. Бросаюсь к ним.

Сильные руки держат меня, не пускают. Я вырываюсь, кричу. Со стариком, похоже, все кончено, он больше не скулит.

– Перестань, Хетти, идем домой, – говорит Томас прямо мне в ухо, а сам до боли стискивает мне руки.

Те двое перестают пинать. Тяжело и часто дыша, смотрят на меня.

– Уводи ее отсюда, – говорит один из них Томасу. – За нее засудят. Девчонкам здесь сегодня не место.

И они уходят, а недвижное тело, изуродованное и окровавленное, остается лежать на грязной дороге среди осколков стекла.

Томас снова берет меня за плечи и, огибая убитого старика, решительно уводит прочь из этого ада.

Мы на остановке, ждем трамвая. Вокруг все как всегда. Деревянная крыша над нашими головами. Одинокий фонарь в конусе жидкого света. После тех ужасов, что творятся сейчас на Брюле, тишина здесь кажется сверхъестественной. Мне отчаянно хочется забыть то, что я видела, но я понимаю: эта сцена останется со мной навсегда. Жестокость, насилие. Те люди, они ведь сознательно убивали того старика, хотели его прикончить. Вопли, крики о помощи, тело, извивающееся в грязи. Жуткая картина снова и снова встает передо мной, заслоняя собой остальное.

Я бездействовала. Просто стояла и смотрела, как из человека вытекает жизнь. Даже не попыталась облегчить его смертные муки. Кто же я после этого? Соучастница?

Вальтер! Что, если и его тело, избитое, изломанное, лежит сейчас где-нибудь в канаве? У меня вырывается крик. Я не нашла Вальтера!

Томас внимательно смотрит на меня сверху вниз:

– С тобой все будет в порядке?