– Все хорошо, – лгу я и стискиваю зубы, чтобы они не стучали.

Счет времени давно потерян, и я смотрю на часы. Странно, прошел всего час. Я еще успею домой вовремя, и Берта будет довольна.

Из-за угла выныривает трамвай и, вспарывая лучом фонаря темноту, с лязгом приближается к нам.

– Спасибо, что присмотрел за мной, Томас. Со мной все будет хорошо. Я обещаю.

– Мне надо назад. – Он оглядывается в сторону Брюля. – Но я должен убедиться, что ты доберешься до дому целая и невредимая.

– Да нет, правда, – я пытаюсь изобразить смех, – отсюда до нашего дома всего пять минут езды. Что может со мной случиться?

Трамвай подъезжает и останавливается, скрежеща тормозами.

– Томас, – собрав все силы, я смотрю ему прямо в глаза, – спасибо, что позаботился обо мне. Со мной все будет в полном порядке. Возвращайся к своим обязанностям. – Изобразив улыбку, я вскакиваю на подножку трамвая и уезжаю. – Иди! – весело кричу я Томасу. – Скоро увидимся, обещаю.

Трамвай уже отъезжает, а он все стоит на остановке, расставив длинные ноги и явно не зная, что предпочесть: свой долг или мою безопасность. Наконец он поднимает руку и поворачивается, чтобы уйти.

Меня начинает тошнить, кружится голова. Я сажусь на деревянную скамью и кладу голову на колени.

Вальтер. Пожалуйста, будь живым.

Дрожь все не проходит. Изуродованное тело стоит у меня перед глазами. Голова пробита, лицо уткнулось в грязь, кругом кровь. Наверное, у него была жена. Дети. Внуки. Те, кто любил его, звал уменьшительными именами, смеялся над его шутками. И вот все кончено.

Лицо теряет четкость очертаний, расплывается и вдруг становится лицом Вальтера. На меня накатывает тошнота, такая сильная, что где-то посреди Гинденбургштрассе я выскакиваю из трамвая, и меня рвет прямо на обочину. Желудок выворачивает раз, другой, третий. Наконец рвота прекращается, но лучше мне не становится. Вся дрожа, я иду по самой середине дороги в ту сторону, где, как говорил мне Вальтер, стоит дом его бабушки. Может быть, он сейчас там, живой и невредимый.

Здесь тише, чем в центре, но в воздухе тоже сильно пахнет гарью. Такое ощущение, как будто прямо в центре нашего высоко цивилизованного города вдруг вспыхнула война. Или что я бреду через какой-то бесконечный кошмар, от которого никак не могу проснуться.

Впереди горит дом. Может быть, это как раз и есть дом Вальтера. На улице перед ним пожарная машина. Рядом пожарные – смотрят, наблюдают.

Я разглядываю элегантный фасад, который прямо у меня на глазах пожирает пламя. Его источник где-то внутри здания. У меня холодеет под ложечкой. Вспоминая, как описывал мне свой дом Вальтер, я почти уверена: это он.

Я прорываюсь в первые ряды зевак.

– А что случилось с жильцами? – спрашиваю я у женщины, которая, не отрываясь, смотрит на пламя, держа двух маленьких сыновей за руки.

– Сбежали – брызнули отсюда, точно крысы из горящего амбара, – с кислой миной отвечает она. – Этот идиот Шлосс, – она показывает на лавку зеленщика через дорогу, – спрятал у себя баб. Мужчин забрали в гестапо.

– Мужчин? – переспрашиваю я. – Каких мужчин? Куда их повели?

Неужели я опоздала? Горький привкус желчи разливается во рту.

– Да кто ж их знает? Давно уже пора, – добавляет она и шмыгает носом. – Я уж устала жаловаться. Тут мы, а тут евреи. Один Бог знает, что они могли сделать с нашими ребятишками. Надоело уже в страхе-то жить, ужас, да и только! Вот и Шлоссу я говорю: не мути воду, не то наживешь себе неприятности. Да разве он послушает!

Я локтями прокладываю себе дорогу через толпу и бегу к лавке зеленщика.

– Злая, паршивая корова, – произношу я вслух.

Господи, только бы эта тетка ошиблась! Только бы не забрали Вальтера!

Герр Шлосс стоит, заслоняя спиной узкую боковую дверь в лавку, и разговаривает с бандой обозленных юнцов.

– Ты ничем не лучше их, если прячешь у себя этих ублюдков, – говорит один из них.

– Вышли их сюда, – требует другой.

– Это всего лишь женщины и дети, перепуганные до смерти. Нечего вам с ними делать, – твердо отвечает лавочник.

– Тогда мы выбьем тебе витрину и сами доберемся до них, – объявляет первый юнец; в руке у него тяжелая деревянная бита.

– Ну, ну, ну! – Герр Шлосс поднимает вверх обе руки. – Успокойтесь. На что они вам, эти несчастные? Будьте уверены, я сам не рад, что пришлось приютить их у себя. А куда деваться: дом у них горит, ночью идти некуда. – И он кивает на пожар через дорогу. – Утром, как рассветет, я сразу отправлю их прочь. Меня и уговаривать не надо.

Парни переглядываются.

– Утром их здесь не будет, даю слово, – твердо повторяет герр Шлосс.

– Смотри, Шлосс, – ворчит один из юнцов. – Утром мы вернемся, и, если ты нас обманешь, жди беды. – Он поворачивается к лавочнику спиной и уход ит, остальные за ним.

Герр Шлосс уже закрывает дверь, когда я бросаюсь вперед.

– Пожалуйста! – Я сую ногу между дверью и косяком. – Пожалуйста! Я хочу помочь.

Он хватает меня за руку, втаскивает в лавку и захлопывает дверь. Там рассматривает меня, удивленно подняв брови.

– Я друг Вальтера Келлера, – объясняю я. – Он здесь? Вальтер здесь?

На верхней ступеньке лестницы появляется женщина. Мать Вальтера. Я сразу узнаю ее, хотя она похудела, постарела и высохла с тех пор, как я видела ее в последний раз. Медленно она спускается по лестнице, ее платье в пятнах копоти и грязи. Слезы текут из ее глаз, оставляя на закопченных щеках светлые дорожки. За ней идет другая женщина, пополнее, за той – трое детей. Кузены Вальтера и его тетя?

– Все в порядке, герр Шлосс, – тихо говорит мать Вальтера. – Кто вы? – Она внимательно смотрит на меня.

– Я Герта Хайнрих. – (Она вздрагивает.) – Когда-то Вальтер и мой брат Карл дружили, – торопливо добавляю я. – А несколько месяцев назад я случайно встретилась с Вальтером.

– Знаю, – заявляет она враждебным тоном. – Он говорил. А еще я помню, как он был расстроен…

– Фрау Келлер, я пришла сюда не для того, чтобы оправдывать свою семью. Речь идет о безопасности Вальтера. Где он?

Она трясет головой.

– Всех забрали. – Мать оскаливается, словно загнанная в угол собака, которая не сдается, огрызается. – Мужа, сына, шурина – всех. Эсэсовцы повезли их в тюрьму, а наутро обещали отправить оттуда в лагерь. В Бухенвальд.

В глазах у меня темнеет. Я его подвела. Пол уходит из-под ног, и я обеими руками вцепляюсь в перила, чтобы не упасть.

– Я ходила в гестапо, но меня оттуда выгнали. А ведь они ничего плохого не сделали. – Она плачет, поднимая руки к искаженному болью лицу. – А Вальтер! Он ведь должен был ехать в Англию, начать там новую жизнь, жениться, быть счастливым. А что теперь? Как я их оттуда вытащу?