Необходимо сказать несколько слов и о первом известном мостостроителе. Им считается еще один уроженец Самоса, Мандрокл, живший около 514 г., то есть на поколение позже Евпалина. И снова нашим источником служит Геродот, но его текст слишком длинен, чтобы цитировать его дословно. Когда Дарий I, царь Персии (521–485), отправился в поход на скифов (ок. 514 или раньше), он приказал Мандроклу построить мост через Босфор, чтобы его огромная армия могла переправиться в Европу. Мандроклу удалось выполнить приказ, так как, по словам Геродота, «Дарий остался весьма доволен сооружением моста и строителя его Мандрокла самосца осыпал дарами»[37].

Примечательно количество людей, упомянутых в этом разделе, особенно если вспомнить о том, что в основном инженеры и другие технические специалисты работали анонимно. Во всяком случае, их имена, в отличие от их достижений, не сохранились. Сохранились имена немногих; куда больше канули в забвение. Не менее примечательно то, что они родились в разных местах – в Скифии, на Хиосе, на Крите, на Самосе, в Мегаре. Скифия была чужеземной территорией, зато остальные места были вполне «своими», так как в них находились центры эгейской и ионийской культуры. Почти все известные изобретатели оставили свои следы в Эфесе и на Самосе; оба эти места находились в Ионии.

Кадм Милетский

Кадма, сына Пандиона, часто называют первым греческим историком. Его земляк Гекатей, о котором мы говорили в разделе, посвященном милетской географии, также посвящал себя истории, но Гекатей немного моложе. Более того, в середине века (или ок. 540 г.), когда Гекатей родился, Кадм уже активно работал. Его финикийское имя типично для смешанной милетской культуры.

К середине века достижения ионийцев, и особенно уроженцев Милета, уже были достаточно значительными для того, чтобы увековечить их на письме. Возможно, желание гордиться земляками стало еще острее после персидского завоевания (546). Жители Милета, естественно, стремились показать завоевателям величие своего народа. Кадм исполнил свое предназначение, написав в прозе отчет об основании Милета и об истории Ионии. Должно быть, его труд был объемным, так как автор поделил его на четыре книги. К сожалению, до нас почти ничего не дошло.

Сходную задачу довел до завершения немного позже (ок. 510) Евгеон Самосский, написавший летопись своего родного острова.

Таким образом, можно сказать, что греческая историография, как и натурфилософия, зародилась в Ионии. Иными словами, Иония для греков была колыбелью человеческой истории, а также естественной истории. Ионийцы заложили основы греческой науки в самом полном смысле слова.

Необходимо помнить, что летописи писали не одни греки. Чтобы не удаляться далеко на восток, достаточно вспомнить, что тем же самым занимались их сравнительно близкие соседи, евреи. Возможно, Книга Судей и Книга Царств написаны примерно в VI в. до н. э., а Книга пророка Самуила – немного раньше.

Вера и суеверия

В конце первой главы, посвященной греческой науке, читателю необходимо напомнить, что тогда, как и в любое другое время, ученых было очень мало по сравнению с общим количеством граждан и жителей, чьими главными занятиями было сельское хозяйство, торговля, ремесла. Среди них были крестьяне, купцы, моряки, государственные служащие, жрецы и храмовые прислужники, поэты, художники, ученые. Последние составляли самую малочисленную группу. Кроме того, необходимо предупредить читателей об огромной важности религиозных верований. Тогда, как и сейчас, такие верования составляли основу жизни, и тогда, как и сейчас, они охватывали полный спектр, от наивысшего и чистейшего вида веры и символизма до примитивнейших суеверий.

Второе напоминание особенно необходимо, потому что греков часто хвалят за рационализм, что примерно так же глупо, как хвалить христиан за благочестие. Конечно, среди христиан действительно были немногочисленные, очень немногочисленные святые. Однако основоположников рационализма и науки среди греков было еще меньше. Народ в целом всегда хорош настолько, насколько это позволяют обстоятельства, и поведение толпы по большей части иррационально. Необходимо напомнить, что рационализм и религия не являются взаимоисключающими понятиями. Такими понятиями являются рационализм и суеверие, но грань между верой и суевериями иногда очень тонка.

Главное отличие Греции от, скажем, Палестины заключается в том, что у греков не было священного писания, сравнимого с Ветхим Заветом, не было требования подчиняться четким догмам или хотя бы соглашаться с ними. Ближе всего к Священному Писанию стоят поэмы Гомера, которые можно с уверенностью тоже назвать писанием, только светским, а не священным. Конечно, Гомер часто ссылался на богов, но рассказы о богах являются у него побочными линиями; он как поэт имеет на это право. Тем не менее «Илиада» и «Одиссея» оказали глубокое влияние на религию греков. Они способствовали закреплению мифов и их популяризации. Более того, мифы «очеловечивали» богов и героев. Такое очеловечивание совершенно не смущало греческих слушателей, хотя способно шокировать современного читателя. Древние греки знали, что боги крайне могущественны, но они не ожидали от богов совершенства. Как бы там ни было, Гомер и Гесиод не придумывали богов, но приближали их к своей аудитории, благословляли их существование и их особенности. Гомеровские постоянные эпитеты легко запоминаются; вскоре они отпечатывались в душе у каждого слушателя.

Историк древнегреческой философии должен всегда помнить о двух противоречивых тенденциях – поэтической или мифопоэтической и рационалистической. О яркости и популярности первой можно судить по поразительному богатству греческой мифологии. Вторая тенденция была куда менее популярной, хотя ни в коей мере не сводилась к одним людям науки. Можно не сомневаться в том, что греческие купцы были людьми вполне прозаичными и не мифологизировали свои дела. Две тенденции существовали вместе и не обязательно в разных группах. Ученые могли считать мифы поэтическим описанием того, что не поддавалось научному объяснению.

Религиозная жизнь греков не отличалась строгим регламентированием. Зато она была чрезвычайно сложной и разнообразной. Возможно, именно сложность спасла греков от догматизма и религиозной тирании. Вначале в каждом городе и в каждом государстве имелись местные боги, боги для каждого явления и на любой случай. С течением времени некоторые из таких богов приобретали большее значение. Епархия каждого бога могла разрастаться или уменьшаться по мере того, как разрастались или исчезали политические владения его слуг, а также по многим другим причинам. Святилища могли пользоваться большей популярностью и, в конце концов, приобретали национальное, а то и интернациональное значение. Почти невозможно понять смешанные мотивы, которые вели к забвению одних богов и успеху других. Причуды маленьких людей могли, в конце концов, приобретать такую же власть, как и политические заговоры великих мира сего. По мере того как боги приобретали общенациональный статус, появлялась и противоположная склонность лишать их индивидуальных черт и придавать