Когда Грэм 8 лет назад возглавила газету, ей было 46, она была вдовой с четырьмя детьми и никогда до того не занималась бизнесом. Теперь же она собиралась взять на себя управление публичной компанией под неусыпным вниманием инвесторов и конкурентов.

«Мы с Чарли пообщались с ней очень коротко, в течение 20 минут. Я понятия не имел, какая она. Мне в голову не приходила мысль, что она боится собственного бизнеса. В тот день был жуткий дождь, и мы пришли на встречу как две мокрые крысы. Ну, а как мы одеваемся, вы знаете», – вспоминает Баффетт.

В то время Грэм не интересовала продажа New Yorker, и ничто в этой встрече не указывало на то, что они с Уорреном однажды станут большими друзьями. Баффетт не произвел на нее никакого впечатления. В свою очередь, он также не счел Грэм особенно привлекательной. Она была красива, но ей не хватало мягкости и заботы, какие были у его идеала, Дейзи Мэй. Кроме того, они происходили из разных миров. Кэтрин Грэм родилась перед самым началом десятилетия «ревущих двадцатых». Она была дочерью богатого отца, инвестора и владельца Post Юджина Мейера, и самовлюбленной матери Агнес. За еврея Агнес вышла из-за его денег, по крайней мере, отчасти. Увлеченная китайским искусством, музыкой и литературой, к мужу и пятерым детям она была равнодушна. Семья Грэмов в разное время жила либо в особняке в Маунт-Киско, либо в огромной, на весь этаж, квартире на Пятой авеню в Нью-Йорке, либо в большом темном викторианском доме красного кирпича в Вашингтоне. Детство Кэтрин провела в поместье Маунт-Киско, которое семья называла фермой. В имении были все символы статуса эпохи: крытый бассейн, боулинг, теннисные корты, большой орган. Отдых Кей был невероятным: однажды они посетили в Германии самого Альберта Эйнштейна.

Но, чтобы увидеть собственную мать, дети должны были назначать встречу заранее. Еду они заглатывали, не жуя, потому что первой блюда подавали Агнес, и пока слуги ходили вокруг длинного стола, обслуживая остальных, она уже заканчивала есть и велела забирать тарелки. По собственному признанию, своих детей она не любила. Кей выращивали, как гибридную орхидею: содержали в избыточной роскоши, подвергая при этом жестокой критике, а в остальном практически игнорировали. Однако к тому времени, когда она поступила в школу Мадейра в Вашингтоне, Кэтрин каким-то образом научилась завоевывать популярность. Ее избрали старостой класса, что было удивительно, поскольку она была наполовину еврейкой.

У матери Кей научилась мелочности и боязни быть обманутой. Она цеплялась за вещи и была уверена, что люди пытаются ее использовать. У нее также была склонность к властности[470]. Однако другие видели в ней наивность, искренность, щедрость и открытость, которые она сама, казалось, не могла признать.

Отец был для Кэтрин ближе, чем мать. Он был неуклюжим и замкнутым и поддерживал дочь. От Юджина Мейера ей досталась страсть к мелочной бережливости: она всегда выключала свет и никогда ничего не тратила понапрасну. Позже умение экономить, а также огромные вливания времени, денег и энергии сыграли решающую роль в поддержании жизни слабеющей Washington Post. Когда Кей росла, газета занимала в Вашингтоне пятое место, значительно отставая от доминирующей Washington Evening Star[471]. В 1942 году Мейер начал подумывать об отставке. Газета легла на плечи Кей и ее мужа, Филипа Грэма. Кей была по уши влюблена в Фила и настолько убеждена в собственной ничтожности, что приняла как должное решение отца продать Филу почти две трети акций Post, что дало ему абсолютный контроль над изданием. Мейер сделал это потому, что, по его словам, ни один мужчина не должен работать на свою жену. Кей получила оставшуюся часть[472].

Когда Фил Грэм принял руководство, дела шли плохо. Редакция и отдел распространения занимались игрой на скачках и выпивкой.

Фил Грэм привел газету в порядок, снабдил ее индивидуальностью, активно освещая политические события, а колонка редактора зазвучала отчетливо либеральным голосом. Грэм купил журнал Newsweek и несколько телевизионных станций, проявив себя как блестящий медиа-руководитель. Но со временем в нем стали брать верх пьянство, вспыльчивость, эмоциональная неуравновешенность и саркастическая насмешливость, которые особенно разрушительно сказывались на Кэтрин.

«Я была очень застенчивой, – вспоминает она. – Я боялась оставаться с кем-то наедине, потому что думала, что людям со мной скучно. В гостях я молчала, предоставляя право говорить Филу. Он действительно был остроумным и смешным»[473].

Кэтрин никогда не противостояла Филу, даже когда он завел ряд романов с другими женщинами. «Я думала, что Фил буквально создал меня, – говорила она. – Мои интересы были защищены, я чувствовала себя с ним обеспеченной»[474]. Он считал, что ей повезло с ним, и она с этим соглашалась. Когда он, наконец, ушел от нее к стажерке Newsweek Робин Вебб, ее поразила реакция одной из подруг, которая сказала: «Прекрасно!» Кэтрин и в голову не приходило, что без Фила ей будет лучше. Но потом он начал пытаться отобрать у нее газету, поскольку контролировал две трети акций. Кей была в ужасе от того, что может потерять семейное дело.

В 1963 году Фил Грэм перенес на публике впечатляющий психический срыв и лег в психиатрическую клинику с диагностированной маниакальной депрессией. Шесть недель спустя, отпросившись из больницы на выходные, он приехал домой в обширное сельское поместье Грэмов и после обеда с Кей застрелился в ванной на первом этаже, пока жена дремала наверху. Ему было 48 лет.

После его самоубийства газета перешла к Кей. Потеря семейного дела ей больше не угрожала. Она боялась ответственности, но твердо намеревалась сохранить издание, хотя ей предлагали его продать. Свою руководящую роль она видела в том, чтобы передать газету следующему поколению, когда оно будет готово принять бразды правления. «Я ничего не знала об управлении и о сложных редакционных вопросах, – вспоминает она. – Я не умела пользоваться услугами секретаря и отделять важное от мелочей»[475].

Несмотря на то, что иногда Кэтрин Грэм демонстрировала уверенность, она постоянно переосмысливала и подвергала сомнению собственные решения и поэтому начала полагаться на мнение других людей. «Я пыталась узнать суть проблем от тех, кто там работал, – писала она. – И, конечно, все эти люди были мужчинами». Кей никогда не доверяла ни им, ни кому-либо еще, ведь никто из близких никогда не относился к ней так, чтобы заслужить ее доверие. То восторгаясь своими менеджерами, то разочаровываясь в них, она приобрела в офисе устрашающую репутацию. Но все