Шрифт:
Закладка:
Пересиливая волнение, она ответила на его приветствие и вновь чуть не потеряла сознание, когда он во время обручения взял её за руку и надел на палец прекрасный перстенёк с белым сверкающим алмазом.
После обручения они вновь направились в деревянный храм Успения Богородицы, поставленный внутри строящегося нового каменного. Тут по вековой традиции венчались все русские великие князья, и Иоанн не хотел нарушать обычай, хотя, конечно же, в городе имелось немало других богатых и хорошо обустроенных церквей. Началась торжественная литургия-обедня, которая продолжалась почти два часа и завершилась обручением молодых. За эти два с небольшим часа, которые они стояли неподалёку друг от друга, они пережили всю огромную гамму чувств, которая выпадает молодым порой за многие дни и даже месяцы ухаживаний. Они посматривали друг на друга, изучали, его обычно холодный и пронзительный взгляд становился всё более мягким и нежным, она тоже не старалась теперь скрыть от него своей симпатии, её огромные чёрные глаза сияли восторгом, манили, обещали блаженство. Её тонкая и неожиданно белая кожа казалась бархатистой и ароматной, а там, дальше, он знал это по иконописному портрету, там прячется её упругая, многообещающая грудь...
Венчание совершал сам митрополит Филипп со всем знатным духовенством, с соблюдением всех греческих обрядов. В храме присутствовали все близкие молодожёнов, его мать и братья, четырнадцатилетний сын и наследник Иван, все двоюродные братья-бояре и воеводы. Были тут же и её близкие, прибывшие с ней на Русь: брат Андрей, братья Траханиоты, Елена Траханиот, её дальний родственник князь Константин Мангупский из рода императорской семьи Комниных, конечно же, кардинал Бонумбре, теперь уже не старавшийся быть на переднем плане, и многие другие князья и бояре — русские, греки, римляне.
По знаку митрополита молодые обменялись обручальными кольцами, прикосновение пальцев рождало в обоих волнение, но поцелуй почему-то оставил её равнодушной, она даже слегка огорчилась. Сказывалось, видно, волнение и эмоциональное переутомление.
На выходе из храма молодожёнов осыпали мелким серебром и хмелем, вновь звонили колокола, их пригласили в просторную Брусяную избу, где столы ломились от разнообразных блюд. Она с самого утра не ела, но только теперь почувствовала, что проголодалась. Всё это время её одновременно терзали самые противоположные чувства: усталость, волнение, страх перед предстоящей близостью с этим только что ещё чужим ей человеком и желание как можно быстрее остаться наедине с ним, своим мужем, познать его, утвердить своё право на владение им. Страсть, многие годы подавляемая ею, но оттого не менее мучительная и испепеляющая, должна была наконец получить удовлетворение, насытиться, и царевна, боясь приближения решительной минуты, в то же время с нетерпением ожидала её.
Весь обед они присматривались друг к другу, в конце концов их руки сами начали тянуться одна к другой, они испытывали от их соприкосновений неизъяснимое блаженство, страсть всё сильнее разгоралась меж ними, делая приближение ночи всё менее страшной и всё более желанной. Поцелуи по требованию гостей ещё более добавляли в их отношения страсти и нетерпения. Сердце её ликовало, она была почти уверена, что нравится ему, что теперь всё у них получится! И он, её муж, сильный, красивый, властный, нравился ей всё больше.
Иоанн действительно был доволен своей молодой женой, теми ощущениями, которые она в нём вызывала. Да, она была полновата, царский наряд, который когда-то висел на Марии Тверской, почти облегал фигуру Софьи. Но это не мешало двигаться ей легко и красиво, иметь гордую осанку. У неё были изящные, красивые руки, нежные пальцы, прекрасный рот с ярко очертанными чувствительными губами, созданными для поцелуя.
Их поздравляли, подносили дорогие подарки: золотые и серебряные чары, кресты, драгоценные украшения, иконы, ткани, меха. А она нет-нет да поглядывала на свои руки, на которых красовались два новых дорогих кольца, подчёркивающих длину и изящество пальцев.
Потом их разлучили. Её повели в баню, где Марфа, Елена и Ани с помощью других незнакомых служанок старательно обмыли её, вновь намазали благовониями, расчесали волосы, нарядили в прекрасную кружевную сорочку, поверх которой надели ещё одно платье с пуговицами и провели в её собственный терем-дворец. По дороге Марфа объяснила царевне, что обычно по традиции свадьбы на Руси празднуют немного по-иному, с катанием на санях, с переездами от родителей жениха к родителям невесты, спать молодых кладут в сенях на снопах. Но царевна и без того достаточно накаталась и наспалась в чужих теремах, так что на этот раз решили укоротить обычный порядок, и спать она будет со своим мужем в собственной опочивальне.
Елена на правах родственницы и близкой подруги благословила её, Марфа тоже пожелала счастья, и Софья наконец-то осталась одна на своей собственной широкой постели под высоким пологом из розового шёлка.
Она огляделась вокруг. Рядом стоял ароматный каравай, горело несколько толстых больших свечей в массивных дорогих подсвечниках. Всё постельное бельё сияло чистотой и упругими тонкими кружевами, наволочки отличались великолепным шитьём из золотых нитей по краям. В комнате, кроме широкой удобной кровати, находились ещё стол, несколько стульев и лавок, стенной шкаф-поставец, в котором она различила серебряные кубки и посуду. В углу опочивальни она разглядела ещё одну дверь.
Послышались мужские голоса, и Софья напряглась, чтобы понять, что происходит в соседней комнате. Догадалась, что привели её супруга и так же, как и её, готовят к первой брачной ночи. Наконец голоса стихли, отворилась дверь, и он со свечой в руках остановился на пороге. На нём тоже была надета длинная белая сорочка с рукавами. Он задул свою свечу, поставил её на стол и подошёл к ней. Остановился и... растерялся. Он, властный государь, воин, отец, поймал себя на том, что его смущает её пронзительный сверкающий взгляд, что он боится прикоснуться к этой влекущей его, но всё ещё чужой женщине.
Блики свечей дрожали на полу, на постели, на её бледном и прекрасном в полутьме лице. Он почему-то вспомнил, что уже более четырёх лет не спал в этой опочивальне и теперь, совсем перестроив и переоборудовав её, чувствовал себя здесь совсем как в первый раз. Вспомнил и свою нежную, ласковую Феодосию и ещё раз подумал, что тут всё чужое, незнакомое, непривычное...
Почувствовав нерешительность супруга и уловив его смятение, Софья сама привстала ему навстречу и протянула к нему руки. Он принял её пальчики в свои и, следуя их зову, сел рядом с ней
