Воскресения» (586, т. I, с. 20). Владельцы недвижимости – шейхи Абдалла и Юсеф аль-Аламий – якобы желали продать принадлежавшие им помещения на террасе храма Воскресения между двумя куполами (большим свинцовым и малым), однако из-за того, что одно из помещений («бывшее когда-то патриаршей ризницей») служило мечетью, опасались это сделать без разрешения османской администрации. Спальные помещения, принадлежащие семье Аламиев, были обращены в гарем, из окошек которого женам шейха было видно все, что делалось внутри храма Гроба Господня и на террасах греческого монастыря, используемых святогробскими монахами для вечерних прогулок (119, л. 127—130об; 391, л. 13—18об; 171, л. 900—910об). Более того, из гарема, как рассказывал архимандрит митрополиту, «затворницы чрез оконце смотрят в ротонду Гроба Господня и иногда бросают туда лимонные и апельсиновые корки» (586, т. I, с. 20). По сведениям отца Порфирия, глава семьи – Абдалла – был готов уступить русскому правительству или Иерусалимскому патриарху гаремы вместе с занимаемым его семейством зданием бывшей «древней латинской патриархии»19 за 500 тыс. пиастров, или 30 тыс. руб. серебром (634, т. 2, с. 21)20. Как пишет В.Н. Хитрово, в середине 40-х гг. XIX века российское правительство еще имело возможности приобрести в собственность здание с гаремами, прилегавшее к куполу и храму Гроба Господня21.

По мнению Порфирия (Успенского), если бы Николай I захотел заполучить это здание в подарок от султана, то для этого ему было бы достаточно просто заявить о своем желании Стамбулу (там же, т. 2, с. 21). Когда же данное предложение дошло до императора, то он оставил на депеше из Константинополя следующую резолюцию: «У турков я ничего не намерен просить. Денег не щажу. Занять гарем наемным образом» (там же, т. 2, с. 21).

Посетивший в 1850 г. Иерусалим статский советник А.Н. Муравьев представил Министерству иностранных дел более подробную информацию о гаремных постройках семейства Аламиев. По итогам высочайшего доклада К.В. Нессельроде император утвердил текст секретного отношения государственного канцлера к посланнику В.П. Титову с рядом поручений деликатного свойства, при выполнении которых требовалось сохранение секретности22. Посланнику В.П. Титову также предписывалось «употребить на счет чрезвычайных издержек Миссии до 25 тыс. рублей серебром на сей важный и благочестивый предмет, на который Его Величество соизволил обратить особенное внимание» (388, л. 86–87). Прежде чем купить здания, К.М. Базили надлежало убедиться, что «прямое российское вмешательство в это дело не будет иметь никаких неблагоприятных последствий… для дел Православной Церкви на Востоке» (там же, л. 86–87).

Проект о покупке гаремов под грифом «секретно» был инкорпорирован в Святоместный вопрос (178, л. 435–442; 175, л. 369–374; 735, кн. II, с. 263; 634, т. 2, с. 329–375). К.М. Базили поручил иерусалимским архиереям без широкой огласки переговорить с владельцами гаремов о возможности покупки помещений на крыше Воскресенского храма, чтобы разместить в них Русскую духовную миссию. Однако греки, обеспокоенные возможным русским присутствием у себя «над головой», умышленно допустили утечку информации, и о тайных намерениях Петербурга в отношении зданий семьи Аламиев стало известно османским властям и западным консулам. Очевидно, что святогробцы куда более опасались появления на крыше базилики Воскресения новых соседей в лице русского православного духовенства, нежели наличия более привычных для себя гаремов арабо-мусульманской семьи. Правда, в своей записке от 1850 г. К.М. Базили указывает на А.Н. Муравьева и архимандрита Порфирия как на вероятные источники утечки информации о тайных намерениях Петербурга (119, л. 127—130об)23. В результате Франция и Австрия также стали проявлять живой интерес к возможности приобретения недвижимости на крыше храма Гроба Господня (176, л. 396—399об; 177, л. 423—431об).

Петербург предложил своей константинопольской миссии два варианта решения проблемы. Святогробский монастырь или какая-нибудь иерусалимская арабо-христианская семья должны были бы предложить Абдалле аль-Аламий продать ей его строения на крыше храма Гроба Господня. В случае отказа семейству Аламиев предлагалось дать взятку в 30–35 тыс. османских пиастров наличными на несколько лет вперед с условием, что гаремы перестанут использоваться по назначению и будут попросту закрыты, а обращенные к куполу их окна и двери будут замурованы. С этим поручением императорский генеральный консул отправился из Бейрута в Иерусалим, чтобы конфиденциально обсудить с владельцами гаремов дальнейшую судьбу их недвижимости (391, л. 13—18об). Хотя о секретном намерении русской дипломатии знал только «узкий круг лиц», Порта, по словам Н.В. Берга, «уже глядела зорко на это дело», поскольку владения семьи Аламиев на крыше христианской святыни рассматривались со времен «джихада»24 Салах ад-Дина как своего рода владения всей мусульманской уммы (630, с. 194). Вот почему шейху Абдалле вскоре было приказано властями: «Ни шагу назад!», и здания остались в руках прежних владельцев (там же, с. 194). Попытки французского и австрийского консулов в Иерусалиме договориться с шейхом Абдаллой по тому же предмету так ни к чему и не привели.

Поняв, что в сложившихся обстоятельствах османские власти не позволят продать недвижимость на террасах, К.М. Базили в 1852 г. рекомендовал поверенному в делах миссии А.П. Озерову ходатайствовать перед Портой, чтобы семья Аламиев разрушила или хотя бы замуровала свои «два гарема» (170, л. 899—899об). Эти рекомендации «о заложении камнем и заслонении окон» гаремов, обращенных на купол, были в апреле 1853 г. зафиксированы во втором фирмане в пользу Иерусалимской православной церкви, полученном князем А.С. Меншиковым от султана Абдул Меджида (613, с. 282–283).

Вторым болезненным пунктом для русской дипломатии в святоместном вопросе стала проблема ремонта большого свинцового купола ротонды Воскресенского храма, треснувшего в результате землетрясения 1834 г. Несмотря на полученный Иерусалимским патриархом Кириллом в сентябре 1841 г. фирман на его починку, ремонт так и не был осуществлен. В 1850 г. патриарх вновь обратился в Порту с просьбой разрешить ремонт обветшалого большого купола. Французская дипломатия, как и в 1841 г., настойчиво пыталась нейтрализовать попытки Петербурга добиться исключительного права на ремонт для Иерусалимского патриарха Кирилла. В результате Стамбул уклонился от публичного признания за греками права на перестройку купола. Выступавший в роли ктитора (попечителя) Святогробского храма Николай I был вынужден согласиться с доверительно предложенной патриарху Кириллу османскими властями схемой финансирования ремонтных работ. В этом случае Порта официально должна была объявить о том, что все издержки по ремонту купола берет на себя султан. По негласной договоренности с Османами, средства на ремонт должны были поступать из святогробской казны из сумм, которые царское правительство планировало перевести целевым способом в Иерусалим. Порта также пообещала Иерусалимскому патриарху, что контроль за ремонтными работами будет осуществлять