— Это мой друг.

— Герцог Никколо? — удивленно спросила Сильвия.

— Да нет, Фалько, его самый младший сын, — ответил Лючиано. — Герцог Никколо, я думаю, охотно включит меня в список, когда будет заказывать следующую пару сапог.

Джорджии нелегко было покидать в эту ночь Ремору и встречать новый день в Лондоне, зная, что Лючиано собирается встретиться со своей замечательной Арианной. Было бы уже достаточно тяжело, если бы прежний Люсьен, оставшись живым, нашел себе подружку среди знакомых Джорджии девочек. Новый же Лючиано — с его бархатными костюмами и аристократическими друзьями — жил в мире, который Джорджия могла навещать только ненадолго, во времени, которое ушло в прошлое много веков назад. Теперь, после приезда герцогини, временам, когда Джорджия проводила по много часов наедине с ним, придет конец.

Последнюю неделю Джорджии было страшно в Реморе — настолько страшно, что временами она подумывала о том, чтобы прекратить свои ночные странствия. В конце концов, то, что она намеревалась совершить, она уже совершила. «Николас Дьюк» находился в полной безопасности, о нем заботились Мулхолланды, он посещал врачей и строил планы на будущее в своем новом мире.

В Реморе же умирал Фалько. Никто в городе не сомневался в этом. Герцог был вне себя от горя и почти всё время проводил в лечебнице у постели сына. И Джорджия каждую ночь возвращалась в Ремору, притягиваемая и личной драмой семейства ди Кимичи, и всеобщим возбуждением, нараставшим по мере приближения Скачек.

Два ее ближайших в Реморе друга были связаны с обоими этими событиями. Чезаре не мог скрывать возбуждение, охватывавшее его при мысли о Скачках. Каждый день, когда они с Джорджией ездили вместе верхом, он говорил о Скачках, рассказывая о тайных договорах между наездниками из разных округов, о множестве ритуалов и обычаев, связанных с этим великим событием.

Лючиано не скрывал тревоги, охватывавшей его при мысли о том, что может случиться с ним и с Джорджией. Никколо ди Кимичи угрожал им самыми серьезными последствиями в случае, если Фалько умрет, а этот момент становился всё ближе. Мальчик не открывал глаз с того времени, когда его нашли рядом с пустой бутылочкой из-под яда. Городские лекари между тем были озадачены. Никаких признаков отравления они не нашли. Да никому не хотелось и думать о том, что юноша, совсем еще мальчик, решил покончить с собой. Самоубийства в Талии были явлением настолько же редким, насколько убийства — частым.

Джорджии и Лючиано не позволили посетить лечебницу, хотя они и пытались это сделать. Герцог распорядился окружить своего сына усиленной охраной. Пришлось ограничиться беседами на кухне Паоло, где Джорджия рассказывала Лючиано о том, как у их тальянского друга идут дела в Лондоне.

А дела эти шли отлично. Джорджия стала теперь частым гостем в доме Мулхолландов, чему никто не удивлялся, поскольку именно она первой нашла мальчика. Трудно только было привыкнуть называть его Николасом. Сам он, впрочем, легко свыкся со своим новым воплощением. Мулхолланды купили ему новую одежду, но носил он и кое-что, оставшееся после Люсьена и сохраненное его родителями. Джорджия вздрогнула, увидев Фалько в том самом сером свитере, который был на Люсьене, когда она впервые встретилась с ним.

Она познакомила Фалько с Алисой, заинтересовавшейся ее дружбой с младшим по возрасту мальчиком.

— Полагаю, раз уж ты нашла его, то чувствуешь какую-то за него ответственность, — сказала Алиса.

— Тут ты права, — ответила Джорджия. — Ответственность — самое подходящее слово.

Фалько бывал и в доме Джорджии, а в одну из суббот она взяла его собой в школу верховой езды, благо Мора согласилась отвезти их туда на своей машине. К счастью, Мора не видела ничего плохого в дружбе потерявшегося мальчика с ее дочерью — тем более теперь, когда вопрос об усыновлении уже отпал. Помимо того, Мора надеялась, что контакт с лошадьми окажет на мальчика благотворное психологическое воздействие.

«Быть может, это расшевелит его воспоминания о несчастном случае», — предположила она в разговоре с Джорджей.

Оказавшись среди лошадей, Фалько пришел в полный восторг. Они были тем, что он отлично понимал и в новой своей жизни. Хотя ездить верхом он не мог, Джин, пока Джордж занималась с инструктором, прошла с ним по конюшне, знакомя со всеми стоявшими там лошадьми. Особенно пришлась Фалько по душе вороная кобыла по кличке Черногривка.

— Как вы думаете, миссис О'Греди, после операции я смогу прийти сюда и поездить на ней? — спросил он у Моры.

— Ну, не сразу, — ответила она. — Ты же знаешь, что шесть недель твоя нога должна будет оставаться в гипсе. А вот когда ты окончательно выздоровеешь, мы поговорим с твоими приемными родителями и об уроках верховой езды.

— Мы будем рады тебе, — кивнула Джин, хотя, честно говоря, не могла представить себе, что этот искалеченный мальчик сможет когда-нибудь ездить верхом.

Когда на следующее утро после прибытия герцогини Джорджия вновь оказалась в Реморе, она увидела сидевшую в кухне незнакомку. Очень элегантная женщина средних лет с закрытым вуалью лицом беседовала с доктором Детриджем, и видно было, что их связывает старая дружба. Долговязый рыжеволосый парень — судя по всему, слуга этой женщины — стоял позади ее стула.

— О, это ты! — воскликнул Детридж. — Разреши представить тебя синьоре Беллини. Сильвия, это Джорджи — такожде из нашего Братства.

Незнакомка протянула Джорджии прохладную, искусно наманикюренную руку, окинув девочку одновременно пристальным, пронизывающим взглядом.

— Так… — проговорила она. — Значит, ты — новая страваганте. Мой… Родольфо сказал, что ты девочка.

Джорджия почувствовала, что краснеет. Никогда ей еще не было так неловко в костюме тальянского конюшенного мальчика, как под взглядом фиалковых глаз этой женщины.

— Я вижу, ты маскируешься, скрывая свой настоящий вид, — сказала Сильвия. — Весьма разумное в этом городе поведение. Быть может, и мне следовало бы прибегнуть к этой же тактике. Хотя, в некотором смысле, я так и делаю.

Джорджия лихорадочно размышляла, пытаясь понять, как вписывается в общую картину эта явно значительная особа. Впрямь ли она сказала «мой Родольфо»? У