Моя жизнь уже не нужна ни царям, ни мойрам – они получили свой выход из ситуации, и дружба со мной, наоборот, поможет Даории. Передав правление Хлое, я перестану интересовать других архонтов. Вновь начну распоряжаться своей жизнью и вернусь к Каю. К Весте и Гипносу. Смогу жить на Переправе и следить за землями Фантаса.

Переодевшись в чистое платье, я замерла перед зеркалом. На голове был кошмар. Передние пряди до подбородка, тогда как на затылке до неприличия короткие. Я увереннее взяла ножницы, повторяя в голове рождающийся план.

Через несколько месяцев Хлое исполнится семнадцать. Мне нужно продержаться три года до её двадцатилетия.

После смогу всё рассказать Каю.

Я принялась срезать длинные пряди, создавая короткую причёску. Сложнее, чем обрезать каре, но сейчас что ни сделай – всё будет неровным, поэтому я просто попыталась придать волосам не настолько безумную форму.

Три года. Как треклятая вечность.

Но я сумею.

Три года ничто по сравнению с ужасом потерять его навсегда. Это я уже испытала и больше ошибку не повторю. Я до боли стискивала зубы, пока трясущаяся рука отрезала пряди. Я злилась и боялась, но не позволяла себе отчаиваться.

«Твоя усиливающая эмоция – отчаяние. Это неплохо. Всё, что тебе нужно, это не отчаиваться».

Кай говорил об этом с улыбкой.

Значит, никакого отчаяния.

– Почему ты раньше не рассказала, что влюблена в моего сына?

Я не обернулась на голос Гипноса, продолжая сидеть на полу подвала, сложив ноги под себя и разглядывая найденный портрет Пасифеи. Красивая картина, но ей бы не помешала реставрация. К несчастью, художник плохо передал красоту хариты. Вживую она была грациознее, изящнее и очаровательнее. Ему только хорошо дались ярко-жёлтые глаза и развевающиеся белые волосы, которые из-за старости картины местами пожелтели.

– А ты почему раньше не рассказал, что Илира копия Пасифеи, и ты влюбился в неё, тоскуя по своей жене? – справедливо парировала я.

Гипнос не оскорбился, а сел рядом напротив портрета.

Веста была права, и в подвале Гипнос хранил многочисленные произведения искусства, а ещё какие-то памятные детские игрушки. Я побоялась в них рыться, не желая искушать себя гаданиями, что из этого принадлежало Каю и есть ли здесь что-то, принадлежащее мне.

– Я – Гипнос. Бог безмолвного сна, бесчувственный Привратник и хранитель Переправы, – с безрадостным смешком перечислил он свои заслуги. – Я прожил тысячи лет, а тоска стала частью меня. Однако оказалось, кое-что я не способен отпустить, как бы ни пытался.

– Ты узнал, что это именно Мелай перестал принимать травы, из-за чего Илира забеременела, верно? Беременность и моё рождение лишили её шанса на жизнь, а вас – на возможность быть вместе в будущем.

Гипнос кивнул, но на лице не дрогнул ни один мускул, словно он наконец смирился с этой болью.

– Ты почувствовал себя лучше, отомстив мойрам и избавившись от Мелая?

– Ненадолго, – признался Гипнос. – А следом всё стало как раньше, потому что месть не вернула мне ни жену, ни Илиру.

– Ты действительно думал, что Веста видела кошмар, а не предвидение?

– Да, – коротко выдал Гипнос, напряжённо сжав челюсти. – Потому что Веста не может видеть пророчества в снах, я проверил. Только при помощи кубка.

– Мне кажется, у них с Морфеем было одно и то же видение. Может, Веста видела не собственное прорицание, а его, так как они связаны общей силой? – начала рассуждать я. Хотелось высказаться, чтобы закрыть все оставшиеся вопросы. – Скорее всего, в прорицании они видели мою смерть. Морфей спутал меня с Пасифеей из-за схожих лиц, Веста, вероятно, тоже, я к тому моменту даже не родилась или она просто повторяла мысли Морфея. Потом она говорила о своей смерти, а Морфей о своей, но по сути они одно целое.

Гипнос медленно кивал, изредка прикрывая глаза.

– Первая часть прорицания была схожая, а вторая разная. Наверное, из-за моего рождения оно изменилось у Весты, а Танатос хранил старую версию Морфея. Моё рождение привело к смерти Лахесис. Если бы я не родилась, а Илира выжила, вы с Моросом вряд ли бы дошли до убийства одной из мойр.

– Мойрам мы мстили за смерть Танатоса и моей семьи, – поправил Гипнос, но затем пожал плечами. – Но, возможно, ты права. Ситуация с Илирой стала последней каплей. Мойры пытались манипулировать Палагедой и Домом Раздора, а это наши подданные.

Я не ответила, лишь наклонила голову, продолжая разглядывать нарисованную Пасифею. Стало немного легче, будто ещё одна загадка разрешилась.

– Завтра я возвращаюсь жить в Пелесе, – прервала я повисшую тишину.

– Но Переправа всегда будет твоим домом, Кас. Я, Веста, Камаэль и Морос – члены твоей семьи, а одна из спален всегда будет принадлежать тебе.

В носу защипало, но я торопливо заморгала, избавляясь от жжения. Решила больше не плакать, но невольно сгорбилась, когда ладонь Гипноса прошлась по моим коротким волосам. Он успокаивающе помассировал мою шею, и я судорожно выдохнула.

– Они отрастут.

– Я люблю тебя, Руфус.

Его рука замерла, и Гипнос улыбнулся. Из его глаз наконец пропали тени, и он стал больше похож на самого себя.

– А я тебя, мой маленький Фантас.

Я ощутила, как всё лицо и уши стали горячими, поэтому торопливо встала, боясь разрыдаться и передумать.

– Мне нужно попрощаться с Вестой и Каем.

Гипнос кивнул, провожая с той же довольной улыбкой. Я не стала выключать свет, оставляя бога сна перед портретом его умершей жены. Но, уходя, не тревожилась за него: Гипнос, как и я, готов к новому витку своей жизни. Нам всем предстоят годы работы, чтобы помочь даориям с переселением.

Поднявшись на второй этаж, я нашла Весту в её комнате. Она заверила, что Кай перенёс краткий рассказ произошедшего весьма сносно, хотя ничего действительно плохого ему ещё не раскрыли.

Я поделилась с Вестой своим планом на ближайшие три года. Она его не особо одобрила, высказав очевидное предположение о том, что мне будет плохо, но согласилась поддержать. Перевалило за полночь, Веста уснула на середине нашего разговора. Она была морально измотана и истощена пережитым, поэтому я накрыла её одеялом, выключила свет и поплелась в свою комнату.

У двери в спальню Кая я замерла. Там было темно и тихо, поэтому не стала пытаться войти, помня слова Весты, что она дала брату маковый отвар. Ему необходим отдых. Я развернулась и направилась к себе, хотя стоило приоткрыть дверь, как ощутила чужое присутствие.

– Надо поговорить, Кассиопея.

Выпил он маковый отвар.

Ну конечно.

Скрыв улыбку, я зашла и закрыла дверь. Кай зажёг светильник и встал из кресла в углу. Его волосы высохли, и чёлка упала на лоб. Под моим застывшим взглядом он неуверенно