и ясно было, что такая мелочь, как блошиные укусы, ему не мешает. Но кавалер, замученный блохами, уснуть не мог. То без толку слонялся по двору под начавшимся мелким дождиком, то ходил греться в избу, ждал позднего осеннего рассвета. Перед рассветом с полатей сполз кряхтящий колдун, выпил чуть не полведра, остальное вылил на голову и, ворча, отправился кормить своих коз и кур.

Тогда кавалер тоже слегка умылся и без всякой жалости растолкал травника.

– Вставай, парень, разговор есть.

Травник сел, замотал головой, точно вытрясая остатки усталости. Не вытряс, но разумно ответить смог.

– Щас, погоди, умоюсь.

Подхватил в сенях пустые вёдра и ушёл к колодцу. С коромыслом и распухшими от влаги деревянными вёдрами обращался ловко, будто в деревне и родился, и вырос. С латынью и тонко очиненными пёрышками это не вязалось. Ну что ж, в жизни всякое бывает.

Кавалер собственноручно разлил по кружкам остатки сивухи, из остатков вчерашней закуски соорудил подобие завтрака, отыскал в печке горшок каши, присел к столу.

Вернувшийся с влажными волосами и раскрасневшимся лицом травник, проверив больного, уселся напротив и без церемоний занялся кашей. Мерно двигались крепкие челюсти, ходили резко очерченные скулы. Похоже, и вправду неделю не ел.

– Ну, чего у тебя болит? – спросил он невнятно, не переставая жевать.

– У меня – ничего, – усмехнулся кавалер.

– Это хорошо, – пробормотал травник, потянувшись за раскисшим огурцом. Поднял на кавалера яркие синие глаза и быстро отвёл. – Пей поменьше, пока печень совсем не посадил, да, и ожог у тебя на руке, от костра, что ли? Обработать надо, а то нарывать будет.

– Я вижу, ты своё дело знаешь, – улыбаясь не без приятности, заметил кавалер. – Где учился?

– Семейное это у нас. От родни перенял.

– Много в Пригорье травников?

– На всех не хватает. А то бы я здесь один не парился.

– А кто самый лучший?

Травник серьёзно задумался.

– Сестрица моя, наверное. Только, дура этакая, учиться не хочет.

– Про тебя тоже чудеса всякие рассказывают.

– Врут.

– А про Пригорского Травника слыхал?

– Слушай, чего тебе надо, а? Ты, вообще, кто такой?

– Его королевского величества кавалер по особым поручениям Карлус фюр Лехтенберг.

– Чё, у нас и вправду новый король?

– Поменьше болтай. Повезло тебе, парень. Собирайся, со мной поедешь.

– Куда?

– В столицу. Властью, данной мне, беру тебя на королевскую службу. Квартира казённая. Жалованье хорошее. Приоденешься. Парень ты видный, от девок отбою не будет. Рубах накупишь тонкого полотна, сапоги справишь по моде, с отворотами.

– Сапоги с отворотами – это вещь, – согласился травник, – опять же девки столичные… Прямо сплю и вижу.

Кавалер в ответе нисколько не сомневался. Поднялся, застегнул камзол, подтянул амуницию.

– Ну что ж. Поторапливайся. Мне рассиживаться некогда. Идём.

– Куда?

– Да ты, дурында деревенская, не понял, что ли, ничего? Место при дворе тебе устрою. Неужто не надоело с твоим талантом тут по медвежьим углам пачкаться?

– Значит, на службу зовёшь?

– На службу.

– В столицу?

– В столицу.

Парень качнул пальцем, поманив к себе собеседника, словно собирался сообщить некий секрет.

Кавалер поневоле нагнулся и услышал:

– Нет.

– То есть как нет?!

Громко хмыкнул спрыгнувший с печки Якоб.

– Да так, – улыбнулся травник. Улыбка у него была такая, что даже Якоба пробрало. Сам не заметил, как осклабился в ответ.

– У меня больные в Пригорье, Поречье, Сенеже и Малых Лодьях. Теперь вот Карпуха этот.

– Да что они тебе? – вырвалось у изумлённого кавалера.

– Я их травник, – сообщил парень, печально изучая горшок с кашей. – Мало осталось. А я бы ещё съел.

Кавалер раскрыл было рот, собираясь объяснить тупой деревенщине разницу между королевским жалованьем и работой за стол и ночлег, между столичным житьём и жалкой жизнью бродяги-лекаря, но внезапно раздумал. Кто он и что он, этот оборванец? Уговаривать его ещё!

– Подымайся, – рявкнул он. – Не хотел по-хорошему, поедешь как арестант. По приказу его величества.

– Прям вот так, по приказу? – качнул светлой бровью травник, и кавалер с удивлением увидел, что ему смешно. В синих глазах плескалось неподдельное искреннее веселье. – По приказу никак не могу, потому что верноподданный князя нашего Сенежского, в чём и присягу давал. А есть ли там в столице какое величество, нет ли его – нам тут без разницы.

Эта фраза, которую кавалер во время долгого путешествия по северу слышал уже раз десять, окончательно обозлила.

– Так-с. Это уже государственная измена. Подсудное дело. Якоб, бери его.

Якоб ухватил обнаглевшего парня за предплечье, вздёрнул вверх, намереваясь научить хорошим манерам и растолковать, что в присутствии высокого начальства сидеть не положено.

Стукнула дверь, в избу ворвался растрёпанный босой парнишка. Выть он, должно быть, начал ещё дома, да так и не переставал всю дорогу.

– У-у-у-у! Авдю-у-ушка не дышит! Ночь хорошо проспала, а сейчас захрипела, закашлялась и не дыши-и-ит!

Травник каким-то образом вывернулся из железной хватки Якоба, подхватил свою торбу и метнулся к выходу. В открытую дверь было видно, как он резво несётся по улице. Развевается серая рубаха, мотаются за плечами длинные светлые волосы. Парнишка выскочил за ним, но вой почему-то остался в избе. Оказалось, что стонет скрючившийся под печкой Якоб.

– Он мне врезал, – задыхаясь, объяснил страдалец, – аж дух занялся.

– Как? Сидел смирно, не дёргался.

– Да не понял я. Быстрый он очень. Вроде и не делал ничего, а рука будто отсохла и в глазах мелькание.

– Сглазил он тебя, – разъяснил вернувшийся с ведром козьего молока колдун, – значит, верно говорят, что ему сглазить – раз плюнуть. Я бы так не смог. Мне для этого след нужен вынутый или хоть прядь волос.

– Слышь, хозяин, а кто это прибегал? – спросил кавалер.

– А зачем тебе?

– Да вот, кожух ваш травник забыл. Отдать хочу.

– Да это Мотовилихин Сёмка. Третий дом с того конца. Видно, помрёт ихняя Авдюшка. Она и родилась слабенькая.

– Ладно. Спасибо, хозяин. Вот тебе за приют, за ласку.

«Что-то больно много», – подумал колдун, принимая ещё одну серебряную полтину, но возражать, ясное дело, не стал.

К дому Мотовилихи Карлус пришёл один. Якоб был отправлен к отряду с чёткими, хорошо продуманными приказами. А господин кавалер пожелал ещё раз посмотреть травника в деле. Собаки тут, к счастью, не было. Зато было два окошка, затянутых бычьим пузырём. Провертеть дырочку труда не составило. В дырочку кавалер увидел такое, что немедленно захотелось бежать отсюда сломя голову. Домой бы, в любимую спальню, под тёплую перину.

В избе горела не одна, а целый пучок лучин. Лучины держал бледный Сёмка, сзади в полумраке тихонько подвывала женщина с трёхлетним ребёнком на руках, а сам травник, склонившись над подвешенной к шесту люлькой, впился в шею худосочного, бледненького, определённо мёртвого дитяти, как голодный упырь. Светлые пряди свисали вдоль напряжённого, до жути красивого лица.

Приглядевшись, кавалер понял, что померещилось. Травник, держа во рту короткую серебряную трубочку, отсасывал изо рта ребёнка и выдувал в подставленную лохань мерзкую серую слизь.

«Да ну его. Может, не стоит с ним связываться? – малодушно подумал кавалер. – Горло ей очищает,