Высушивать волосы после купален было настолько муторно, что закрадывались крамольные мысли отрезать их к чёртовой бабушке. Варша поделилась маслами и гребнем, благодаря чему в паклю ничего не превратилось. Но начинало надоедать прятать мокрую косу под несколько платков, чтобы через улицу быстрее добраться до комнаты. И при этом ещё трястись, как бы не продуло.

По пути меня перехватил Бусина, у ног которого вился Шад. Оказалось, что-то там они с Нерисом нашли, отыскали возможное слабое место чар на ошейнике, но требовались редкие ингредиенты, без которых магия хаоса не сработает.

— Магия хаоса? — удивилась я, уже привычно взяв Шада на руки и помогая ему взобраться на мои плечи. С пушистым воротником ходить по полному стылыми сквозняками замку было не так гадко.

— Надёжная отмычка, — прищёлкнул пальцами Бусина, и серый камень в его глазной повязке словно заискрился внутри бенгальскими огоньками. — Шад мог бы заключить со мной ещё одну сделку, но цена мне и самому не по вкусу. Не часто так случается, когда заклинание выходит дешевле, чем сделка.

— Что за магия хаоса? — преобразовав вопрос, я невольно засмотрелась на новые бусины в волосах Рамона.

Куда-то они точно девались, иначе его причёска давно бы превратилась в связки бисера и звенела бы за версту, оповещая всех кругом о том, кто же идёт.

— Магия хаоса, — отозвался Бусина, намекая, что разъяснять что-либо не собирается.

Что ж, не очень-то и хотелось. Вот спасут Шада из кошачьего плена, и сяду ему на уши, попрошу всё-всё разъяснить. Надо бы тетрадь для вопросов завести, чтобы ничего не упустить.

— Магия хаоса, — повторила я, будто поняла что-то глубокое, и отправилась в вожделенную комнату, где меня ждало самое тёплое в мире одеяло.

С той головной болью, что настигла внезапно, похожая на шкаф кровать казалась благословением — тёмная, прячущая от звуков и света коробка, внутри которой можно спокойно умирать от мигрени. С урчащим комочком под боком — самое то. Если получится уснуть — совсем сказка. Волосы бы только досушить хотя бы чуть-чуть…

Добравшись до комнаты, я подумала забраться под одеяло сразу, чтобы быстрее согреться. И тут же отпрянула, потому что в кровати каким-то образом очутился ворон. Птица расправила крылья и громко закаркала, а я едва успела перехватить прыгнувшего вперёд с воинственным шипением Шада. Остановить рвущегося из рук кота было не так-то просто — и всё же, когти он не выпустил, словно боясь навредить мне.

Я отступила назад, прижав к себе Шада. Выждала немного… Ворон успокоился и перелетел на стол, склонил голову набок, проворчал что-то невнятное и стукнул клювом по стене. Тем временем кот перестал брыкаться, распластался по мне, словно пушистая амёба, и закогтился лапой в плечо.

— Не имею даже малейшего понятия, как птица попала внутрь, — прошептала я и посмотрела на Шада. — Честно. Я к себе никого не приглашала.

— Приглашения нужны тем, кто сомневается в своей значимости, — раздался ехидный голос Рюдзина, и моё сердце сжала ледяная рука в жёсткой перчатке — напоминавшая ту, которой держал меня Юйлунь. У которой внутри чудилось что-то живое и копошащееся.

Получилось заставить себя взглянуть на него. Рюдзин вальяжно устроился на столе, сев на его краю. Одной рукой он подпирал подбородок сложенным веером, другой же шарился в моих записях — разрозненные листы бумаги хранили на себе попытки вернуть навык письма, сумбурные мысли и корявые рисунки. Белый, небрежно завязанный халат с золотой вышивкой журавлей и облаков, накинутый на плечи второй — чёрный, в своей строгости и простоте выбивавшийся из утончённого образа восточного мудреца, которого оторвали от созерцания цветущей сакуры. Или нет, не сакуры… луны. Созерцание луны в саду под неспешное распитие саке — это больше подходило Рюдзину.

Отвлечённые мысли и разглядывание позволили мне собраться с духом. Но очарование образом разрушил сам Рюдзин, щёлкнув деревянной сандалией по полу, на секунду приподняв пятку. Будто чечётку отбивал, вернее — первый такт.

— Я не собираюсь тебя есть, — по-змеиному улыбнулся он. — И блошиную ферму твою не трону, можешь так за него не цепляться.

Наши взоры, наконец, встретились. Рюдзин поднялся и одним слитным движением, повернувшись, переместился на край кровати — высмеивал размеры комнаты, не иначе. Закинув ногу на ногу, он зевнул, изящно прикрывая пальцами рот, поправил попавшие под цепочку очков пряди волос и жестом пригласил меня присесть на табурет.

— Зачем ты здесь? — услышала я свой голос, словно наблюдала за происходящим со стороны. Надрывный и испуганный тон, тщательно скрываемая, однако всё же заметная дрожь.

Но страха — яростного, сбивающего с ног, заставляющего бежать и прятаться… такого страха не было.

Было непонимание.

— Проверить, как идут дела, — он слегка пожал плечами. — Прошло достаточно времени. Пора бы и узнать, чем обернулся твой успешный побег.

Ах, верно. У нас заходила речь об уроках, и строгий учитель пришёл проверять, насколько хорошо усвоился предыдущий материал.

Шрам, как назло, заныл и зачесался.

Я села на табурет и аккуратно спустила Шада на пол, сложила руки на коленях и обняла одну ладонь другой, чтобы хоть как-то унять зуд. Правую кисть свело, неприятное ощущение отдавало в локоть и постепенно ползло выше — к плечу, ключицам, шее, стиснутой челюсти.

Шад уселся у моих ног, сверля Рюдзина взглядом. Храбрый пёс Тотошка — не иначе. Ананта, тогда, выходит — Людоед, от которого меня пытались защитить? Пока не подоспели Дровосек и Страшила… Или Варша — Лев?..

Не важно. На волшебника из Изумрудного Города сидевший напротив меня дракон всё равно не походил. Скорее — злая волшебница Гингема, у которой надо забрать серебряные башмачки, чтобы мигом вернуться домой.

— Зачем ты создал драконов? — спросила я.

— У всего своё предназначение, — Рюдзин клацнул веером и скрыл половину лица. На меня смотрели два холодных изумрудных глаза.

— Верно. Я об этом же. Ты не стал бы делать это из… праздного интереса. Зачем?

— Почему не стал бы? — хмыкнул дракон и склонил голову к плечу. Его глаза засветились, волнообразно замерцали, гипнотизируя и пугая одновременно.

— Так какое у драконов предназначение? — сощурившись, нашла в себе силы не отступить.

— Опять не тот вопрос, — поморщился он.