большой ошибкой. Украинцев надо обучить тому, что Берлин — это столица Германии, и они должны быть в состоянии прочесть немецкие дорожные знаки, — и этого хватит. У них не стоит вводить регламентацию, упорядочение образа жизни, а, скорее, наоборот. Пусть украинцы будут жить толпой в своих селениях за пределами симпатичных новых немецких городов, где евреи смогут продавать им презервативы и где можно активно поддерживать их страх перед прививками.

В конце этой тирады Гитлер вспомнил, что от него ждут решения спора между Розенбергом и Кохом, что с середины марта весь статус министерства Розенберга находится под вопросом. Забыв, что он сам создал это никому не нужное министерство, но вспомнив с гордостью эгоиста, что однажды заставил одно государственное управление снять запрет на разведение собак, Гитлер яростно набросился на централизацию:

«Что касается восточных территорий, я хочу, чтобы из Берлина исходили только общие инструкции; решение текущих вопросов вполне может быть предоставлено соответствующим региональным комиссарам. Поэтому для того, чтобы снизить опасность регламентации в восточных территориях, я предлагаю свести германскую административную машину до абсолютного минимума и следить за тем, чтобы региональные комиссары работали с местными мэрами и через них. Конечно, я не желаю, чтобы из этого выросло что-нибудь вроде украинской государственной службы».

На следующее утро суть замечаний Гитлера была передана Борманом Розенбергу в форме «Восьми принципов управления восточными территориями». В обобщении, выполненном Главным политическим управлением, первая часть гласит:

«Славяне должны работать на нас. Как только для нас отпадет нужда в них, они могут умирать. Поэтому обязательная вакцинация и германские медицинские службы излишни. Плодовитость славян нежелательна. Они могут использовать презервативы и практиковать аборты, и чем больше, тем лучше. Образование опасно. Достаточно, чтобы они могли считать до ста. В лучшем случае приемлемо такое образование, которое производит для нас полезных слуг. Каждая образованная личность — наш будущий враг. Религию мы им оставим как средство отвлечения. Что касается продовольствия, они не должны получать больше, чем необходимо. Мы хозяева, мы пришли первыми».

Розенберг ответа на свою жалобу от 16 марта, касавшуюся речей Коха, так не получил, и теперь он столкнулся с чем-то более экстремальным, чем любая из них, доставлявшихся ему, очевидно, по приказу вышестоящих. Розенберг в показаниях в Нюрнберге описывал свое состояние паники. Он писал, как, получив «Восемь принципов» Бормана, ожидал атаки из ставки фюрера на себя самого или, в самом мягком варианте, сурового декрета фюрера в том же духе. Верный своему русскому прошлому, Розенберг поначалу вообще ничего не делал. И мудрость такого курса подтвердилась спустя пять дней, когда вместо резкого напоминания Гитлер подсластил пилюлю Бормана изящно сформулированной безделицей, назначив Розенберга «единственным делегатом от правительства рейха в вопросах политики, связанной со всеми народами бывшего Советского Союза».

Розенбергу оставалось только одно: показать, что он доволен. Поэтому 11 августа он пишет Гитлеру, что не только одобряет «Восемь принципов», но и в течение прошлого года уже воплотил часть из них в жизнь, особенно в плане упрощения администрирования и сокращения штатов. Что касается «поддержания защиты германского правления от давления славянской расы», он также занимался этим, издав инструкции, согласно которым не следует поощрять рост украинского населения. Вакцинация — другое дело, потому что эпидемия среди украинцев может стать опасной для немецкого персонала.

Это утверждение Розенберга было неверным. На самом деле он создал в своем министерстве департамент здравоохранения, который посылал врачей, исполненных благими намерениями, читать лекции украинским врачам. Однако Кох очень постарался, чтобы это учреждение не выросло до национальной службы здравоохранения для украинцев. Госпитали были запрещены для всех, кроме немцев и тех, кто на них работает. Но если с этого момента Розенберг предлагал шагать в ногу с принципами Бормана, то медицинская юриспруденция национал-социализма наверняка нашла бы способ справиться с эпидемиями. Среди командующих тыловыми районами вермахта, которые были столь же точны в своих делах со Службой безопасности, как крючки на их воротниках, такие вещи воспринимали как само собой разумеющееся. Например, в октябре 1941 г. в трех госпиталях Полтавы не хватало молока. Тогда тайная полиция расстреляла 599 душевнобольных в соседней психбольнице, и госпитали получили молоко из хозяйства этой больницы, а также и постельные принадлежности сумасшедших. Совсем недавно в Мариуполе в том же самом тыловом районе команда айнзацгруппы «Д», приданная 17-й армии, быстро убила выхлопными газами в машинах-«душегубках» всех пациентов-сифилитиков в институте, после чего в ожидании дальнейших гигиенических мер вся туберкулезная клиника ушла к партизанам.

Такие инциденты объясняют оцепенение, которое охватило Главное политическое управление, когда письмо Розенберга Гитлеру было зачитано Циммерманом из Отдела пропаганды. Было мнение, что Розенберг вот-вот издаст «Восемь принципов» Бормана как указание генеральным комиссарам и гебитскомиссарам и что этим людям, 80 процентов которых, как говорили, были против методов Коха, будет приказано безоговорочно следовать этой инструкции. Выражение протеста было составлено доктором Маркуллом из юридического отдела и послано Розенбергу через Лейббрандта. В нем был призыв к Розенбергу не издавать «Восемь принципов» в их нынешней форме, как бы ни обещал он этого Гитлеру в своем письме. Язык документа, говорилось далее, не соответствует важности рассматриваемой исторической проблемы. Конечно, никто не собирался подвергать сомнению искренность господина Бормана, но фразу вроде «активная торговля презервативами» лучше бы не употреблять в связи с именем фюрера.

После всего этого шума на Раухштрассе, который в то время не причинил ему никакого вреда, но очень много — в Нюрнберге четыре года спустя, Розенберг продолжал ничего не делать или почти ничего не делать. Приказ Гитлера упростить администрацию был еще одной палкой для битья Коха. 21 августа Розенберг разослал приказ, запрещающий членам персонала Коха посылать какие-либо прямые сообщения в ставку Гитлера. Сейчас Кох осознал, что тяжелые орудия Бормана выстрелили вхолостую и что никакого реального решения в его пользу принято не было. Поэтому он бросил вызов: либо Розенберг сообщит ему, что рейхскомиссариат Украины больше не существует, либо он должен посылать ему (Коху) нечто вроде приказов, которые позволят ему управлять этой страной.

В это время приливная волна, похоже, заработала на Розенберга. 6 августа Кох присутствовал на гигантской конференции в министерстве авиации в Берлине, где перед оравой гаулейтеров и представителей оккупационных властей Геринг открыто третировал его. Кох представил данные о количестве рабочих, перевезенных в Германию из Украины. «Эти ваши несчастные полмиллиона! — орал Геринг. — А сколько перевез Заукель? Почти два миллиона. Откуда он взял остальных?» Сейчас Кох оказался под огнем критики как за свою жестокость, так и за ее отсутствие. Гитлер потребовал, чтобы до конца года в Германию было