семь или шесть. Мы с Тузаром тогда еще считались друзьями. У моей матери есть конюшни, и я одно время увлекался лошадьми. Я купил на бегах кобылку, вот о ней мы и говорили. Я тогда многое обсуждал с Тузаром.

— Не называй меня так, — шепчу я, отворачиваясь, но Давид берет меня за подбородок и поворачивает обратно.

— Я тебя только так и буду называть. Моя любовь. Моя жизнь. Мое счастье. Когда я понял, почему ты так вела себя в ту ночь, готов был сам себе морду набить. И теперь даже рад, что ты так долго держала меня на расстоянии. За это время я понял, какое сокровище мне досталось. Не легкомысленная девчонка, а сообразительная, умненькая, открытая и бесхитростная девушка. Это кроме того, что потрясающе красивая и сексуальная... Моя самая прекрасная жена... — его руки уже забираются под платье, а губы шепчут прямо в губы.

— Давид, — шепчу в ответ, — ты ведь хотел фейерверк? Из эмоций и секса?

Он замирает, скосив на меня глаза, а затем недоверчиво кивает.

— Так получай!

И от всей души луплю по щекам свернутым в трубочку договором.

Глава 34

— Стой, Мартуся, подожди! — хватает меня за запястья Давид.

— Что еще? — спрашиваю недовольно, сдувая прилипшую к лицу прядь.

Прядь не слушается, падает обратно, и я ее снова сдуваю. Тем временем муж бережно вынимает из моих рук договор.

— Жалко, помнется. Все-таки документ. Вот возьми, — нащупывает под сиденьем продолговатый предмет и подает мне.

— Это что такое? — недоуменно кручу предмет в руке. Он напоминает мне тубус, только небольшого размера.

— Рукопись, — отвечает Давид, — которую я собирался продать. Она внутри, а футляр твердый. Им тебе точно будет удобнее.

— Может, у тебя здесь где-то завалялась ваза? — спрашиваю с надеждой.

— Вазой нельзя, — качает головой Давид, — ты договор подписала. А про рукописи там ничего не сказано.

— Погоди, это случайно не та рукопись, из-за которой тебя чуть не убили? — расширяю глаза.

— Никто меня не убивал, сердце мое, покушение было подстроено. Авериным.

— А разве машина не перевернулась?

— Перевернулась. Ну подумаешь, перестарались. Бывает...

Размахиваюсь и луплю мужа футляром по плечам.

— Значит, подстроили они. А я так переживала! Вот тебе, вот! Бессовестный! Правильно про тебя Константин Маркович говорил. Будешь знать, как по проституткам бегать! А это тебе за бабулю!..

Но Давид лишь блаженно щурится и спрашивает:

— Мартуся, это потому, что ты меня любишь, да? И потому что ревнуешь? Ну хоть немного есть, да? Скажи, что любишь и ревнуешь, Марта, я тебя так люблю!..

Надолго меня не хватает, я быстро выдыхаюсь, и муж заботливо вытирает мне лоб своей повязкой для лица.

— Ласточка моя! Моя красавица! Умаялась?

— Здесь душно, — жалуюсь ему, — и рукопись у тебя неудобная. И ты высокий. Попробуй до тебя дотянись!

Утыкаюсь в него лбом, чтобы выровнять дыхание. Давид прижимает меня щекой к своей груди, гладит по спине и шепчет в ухо так, что мурашки расползаются от позвоночника по всему телу.

— Марта, а давай мы с тобой как-нибудь еще попробуем, только с флоггером? У меня есть. И стеки есть. Хочешь, я тебя... Я легонько...

— Так и знала, что ты извращенец! — отвечаю ворчливо, а сама сжимаю коленки, потому что представляю себе, как он меня...

Его губы нетерпеливо находят мои, и мы целуемся так сладко, как еще ни разу не целовались. Долго—долго целуемся, пока муж не отстраняется с явной неохотой.

— Пойдем в дом, — он встает и легко поднимает меня на руки, будто я перышко.

— Зачем? — мне совсем не хочется ни в какой дом. Мне и в вертолете хорошо.

— Узнаешь, почему я должен оставаться в кресле. Это план Аверина, и лучше будет, если он расскажет тебе сам.

Давид вносит меня в знакомую гостиную, где на знакомом роскошном диване сидит Росомаха, закинув руку на спинку. Напротив него в таком же роскошном кресле расположился Константин Маркович.

Перед ними на низеньком столике стоят кофейник, чашки и блюдо с бутербродами из лепешек, зелени, сыра и ветчины. Увидев нас, мужчины оживляются, на их лицах читается явное облегчение.

— Дава, сажай ее сюда, — хлопает по дивану Росомаха. — Мартуся, будешь бутерброд?

— Я сам накормлю свою жену, — отвечает мой муж ревнивым тоном, а я сглатываю слюну и почему-то краснею.

— Ей нельзя кофе, Дава, — вмешивается Константин Маркович. — Принеси жене чай.

Давид бережно усаживает меня на диван, заправляет за ушко ту непослушную прядь и уходит на кухню. А я замечаю, что прихватила с собой рукопись и поспешно на нее сажусь, чтобы не задавали лишних вопросов. Муж возвращается с большой дымящейся чашкой и садится между мной и Росомахой.

— Этот диван вообще не вписывается в интерьер, — говорю, проводя ладонью по дорогой ткани.

— Когда Антон снял этот дом, я распорядился отремонтировать ванную и купить кое-какую мебель, — объясняет муж и поворачивается к Аверину. — Расскажи ей все.

К моему безграничному удивлению, тот не начинает изображать из себя принца крови, а говорит вполне нормальным тоном.

— Это началось еще позапрошлой зимой, перед Рождеством. Давид нанял меня для одной небольшой истории, связанной с террористами. А она оказалась большой, еще и с продолжением. Если коротко, то ваш муж давно сотрудничает со спецслужбами, выявляя и перекрывая финансовые потоки, которые используются для поддержки террористических организаций.

— Моего отца убили представители одной из таких группировок, — негромко вставляет Давид, обнимая меня и прижимаясь сзади.

— Так получилось, что одним из источников оказался наш общий друг господин Данбеков, — продолжает Аверин, и я от неожиданности икаю.

— Как Данбеков? Неужели Тузар террорист? Он вообще не похож, а вот его сестрица настоящая террористка в юбке.

— Сам Данбеков конечно же не террорист, — соглашается Аверин, — он привлекает финансовые потоки. И если удастся его изолировать, это будет большой успех. А там уже по звеньям можно будет раскручивать всю цепочку. Но проблема в том, что Данбеков неуязвим. Почти.

Аверин наклоняется над столиком и наливает себе кофе, а я в полном шоке прижимаю ладони к щекам.

— И это «почти» — мой Давид?

Константин Маркович выгибает брови и смотрит на меня со смесью изумления