— Ну... — неопределенно тянет Константин Маркович, — вообще-то это мой план. Немного доработанный и согласованный с местными силовиками. Но в целом мой.

Ах да, Давид об этом говорил.

— Не думайте, что я буду извиняться, — бубню, шмыгая носом. — Это мой муж там рискует собой, а не вы.

— Я обычно всегда так работаю, — пожимает плечами Аверин, — это мой стиль. На живца. Должен заметить, самый действенный.

— Разве нельзя было придумать что-то другое?

Константин Маркович демонстративно поджимает губы.

— В прошлый раз меня подключили уже в процессе, можно сказать, на завершающей стадии. В итоге эти двое устроили феерическую гонку на вертолетах в лучшем стиле голливудских боевиков — с перестрелками и воздушными боями. С учетом того, что Данилевский тогда был реально привязан к креслу, а боевой опыт Антона имеет определенный срок давности, сами понимаете, какой был результат. И в этот раз я согласился принять во всем этом участие исключительно при условии, что всю операцию от начала до конца разрабатываю я. У меня все продумано. И ни разу, услышьте меня, Марта Константиновна, ни единого раза мой план не давал осечку.

— А вы вообще кто? — смотрю на него с определенной долей восхищения. Такого самомнения я в своей жизни еще не встречала.

— Я решаю определенные задачи, — туманно отвечает Аверин, — чаще всего, когда больше никто не может их решить. И я уже заработал определенную репутацию, которую у меня нет ни малейшего желания терять. Так что я заведомо не берусь за работу, если не уверен в успехе. К тому же у меня семья и дети, поэтому с некоторых пор я предпочитаю проекты, где любой риск сведен к минимуму.

Он встает и уходит, а через несколько минут возвращается и ставит передо мной тарелку с нагретыми бутербродами и горячий чай.

— Вы? — говорю потрясенно. — Вы подогрели мне бутерброды?

— Разве я похож на снеговика, у которого вместо рук торчат ветки? Что может мне помешать нагреть в микроволновке бутерброд?

— Нет, но вы такой... — ищу подходящие слова, не нахожу и сдаюсь. — Спасибо, Константин Маркович.

Он облокачивается о спинку дивана, на котором я сижу, и говорит очень убедительно, при этом буквально надо мной нависая.

— Марта, там замок забит спецназом. Селим прямо сейчас дает показания. Он готов сотрудничать с властями и будет делать все, что ему скажут. Буквально через пару часов Данбеков сам полезет в ловушку, которую мы ему приготовили. Но для этого нужен Давид. Живой и настоящий. А вам нужно съесть эти бутерброды, выпить чай и лечь спать. Это будет лучше всего и для вас, и для вашего ребенка.

Живой и настоящий...

Вскидываю голову. Силуэт за плотной шторой в светящемся окне, сидящий в кресле и выворачивающий мне душу...

— Когда мы пролетали над замком, я видела в окне манекен? — спрашиваю Аверина. Он изумленно выгибает бровь.

— Да. Данилевский ввел правило, что вся прислуга по окончании рабочего дна покидает замок. Но когда ему надо было отлучиться, мы придумали оставлять в спальне или кабинете манекен, чтобы его было видно из окна.

Я ем бутерброд и запиваю чаем, внезапно почувствовав дикий голод, а Аверин сверлит меня непонятным взглядом.

— Напомните, в каком месяце у вас день рождения, Марта?

— В марте, — отвечаю с набитым ртом.

— А маму точно зовут Лариса?

— Угу.

Он старательно морщит лоб и даже загибает пальцы, но в итоге лишь разочарованно вздыхает.

— Константин Маркович, а можно вопрос? — смелею я, пока он занят расчетами. Удосуживаюсь благосклонного кивка. — Вы когда меня увидели, на вашем лице было написано такое облегчение, как будто вы несли бетонную плиту, а затем ее с вас сняли.

— Верно. Я слышал, что жена Данилевского красивая девушка. И мне было приятно в этом лично убедиться. А когда я обнаружил, что вы вдобавок обладаете острым умом, почувствовал насказанную радость. За Давида. Все, Марта, хватит болтать, мне пора работать. А вы допивайте чай и отправляйтесь в вашу с Давидом комнату. Второй этаж направо. Сами найдете или вас проводить?

— Найду.

Доедаю все до последней крошки, допиваю чай и даже мою посуду. А затем иду к лестнице, прихватив с собой футляр с рукописью.

Та поспешность, с которой Аверин съехал с ответа, наводит на определенные выводы. Я не заметила за ним особой любви к Давиду, скорее, наоборот. Тогда откуда такая забота о его семейном счастье?

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​В общем, понятно, что ничего не понятно. Ясно только одно — Аверин та еще темная лошадка.

Поднимаюсь по лестнице наверх и сворачиваю направо. Направо, а не налево!

Берусь за ручку, открываю дверь и останавливаюсь на пороге с бешено колотящимся от волнения сердцем.

Здесь мы впервые встретились с Давидом. Пусть не совсем нормально, но все-таки.

Прохожу внутрь, с интересом осматриваюсь по сторонам. Я и помню, и не помню. Как будто мне снился сон, нечеткий и размытый. Я и Давида самого не помню...

Широкая кровать, шелковые простыни. Вот их я как раз помню.

Иду в душ, прежде порывшись в шкафу и найдя там запасную футболку мужа и чистое полотенце. А вот душ я помню лучше, там я была еще до того, как ошибочно приняла лекарство Давида.

Забираюсь под простыни и закрываю глаза, но сон не идет, хоть тело и ломит от усталости. Поворачиваюсь, чтобы включить ночник, и вижу на тумбочке футляр.

Рукопись. Интересно было бы взглянуть. Хотя бы одним глазком.

Разве Давид будет против, если я просто посмотрю?

Осторожно открываю футляр и несколько минут недоуменно пялюсь на свернутые в трубочку листы формата А4. Два листа.

Где-то я их видела.

Разворачиваю листы и заливаюсь мучительным румянцем.

Это мои требования, которые я расписала Давиду. Условия, на которых я соглашалась выйти за него замуж.

Чтобы господин Данилевский не ходил по дому в пижаме или подштанниках. Чтобы не включал громко телевизор. Чтобы не заставлял меня вместе с ним смотреть новости.

С датой и подписью господина Данилевского.

Узнай Данбеков, что именно он мечтает заполучить, его бы удар хватил. Не понадобилось бы никакого Аверина с его ловлей на живца.

Я все-таки проваливаюсь в сон. Но сон этот тревожный и неглубокий, и как только