— Неправда, — вступаюсь я за Давида, — он просто не любит выставлять свои чувства напоказ. Я лучше вас знаю, каким он может быть. На самом деле он романтичный и очень чувственный!

— Бессердечный эгоист! — невозмутимо продолжает Аверин.

— Вы просто его не знаете! — вскидываюсь возмущенно. — А кто, по-вашему, оплатил лечение сыну Иласа, когда ему понадобилась операция? Все-все расходы на себя взял. А когда Аслан сломал ногу, кто его на себе несколько километров тащил? А для старого Заурбека кто специальную должность придумал — каждое утро проверять крысоловки, потому что Заурбек впал в депрессию, когда его на пенсию отправили? Думаете, он не знает, что персонал подворовывает? Да знает прекрасно. Он бы их давно разогнал, этот замок очень невыгодно содержать. Но Давид чувствует ответственность перед работниками, ему их всех жалко оставить без работы. Потому и позволяет, пока те не сильно наглеют. А вы говорите...

Меня подводит голос, я громко всхлипываю. Совершенно случайно обнаруживаю, что сосед совсем распоясался и прижимает мои руки к своему лицу. Воспользовался случаем, пока я отвлеклась. С возмущением их отбираю, а Аверин тем временем не унимается.

— Надменный говнюк.

Тут мне возразить нечего.

— Я все равно его люблю, — с горечью шепчу, опуская голову, — и мне все равно, какой он. Для меня он самый лучший, я его любым любить буду.

Мой сосед хоть и со странностями, но, похоже, человек неплохой. По крайней мере, ко мне он проявляет искреннее сочувствие, а на последних словах едва не рыдает вместе со мной.

— Правильно, Мартуся, — одобрительно отзывается из-за штурвала Росомаха, — если любить, то только так, целиком и безоговорочно. А то, кто б говорил...

— Он больше не мой муж... — шепчу потерянно, — мы развелись.

Аверин выгибает бровь в сторону Антона, пренебрежительно хмыкает и достает из-под сиденья кожаную папку.

— Вы как хотите, а я больше на это спокойно смотреть не могу.

Вынимает из папки скрепленные листы и протягивает мне.

— Что это? — смотрю с опаской. Меня теперь пугают любые бумаги.

— Это яркий пример того, как молоденькие глупые девчонки не глядя подмахивают важные документы. Что вы сегодня подписали, знаете? А, Марта Константиновна? — спрашивает он меня, а я таращусь на документ.

Внизу стоит моя подпись, и не одна. На каждом листе стоит. Это явно те бумаги, что я подписывала днем в кабинете Давида. Но вот содержание...

— Я, Марта Данилевская, настоящим документом обещаю любить и боготворить своего мужа до конца своих дней, — читаю вслух, чувствуя, как по спине ползут мурашки. Поднимаю глаза на Аверина: — Это что вообще такое?

— Читайте, читайте дальше, Марта Константиновна, — поощрительным жестом приглашает Аверин. — Раз уж не удосужились прочесть, когда подписывали.

Я и читаю.

— Пункт первый. Обязуюсь слушаться мужа по мере своих возможностей и никогда не применять вазы и другие предметы в качестве метательных орудий. Пункт второй... Там что, весь документ в таком духе? — спрашиваю Аверина.

Тот слишком красноречиво молчит, чтобы у меня оставались еще какие-то сомнения.

— Но кто писал эту ерунду?

— Ваш муж — все еще действующий, заметьте! — поднимает вверх палец Константин Маркович, — попросил меня быстро сварганить договор. Выдал краткие тезисы, вот я и набросал...

— Да разве это договор! — возмущенно шлепаю свернутым в трубочку документом по оплетающим меня рукам Росомахиного пациента. — Это же какой-то бред!

— Ну почему сразу бред, — туманно возражает Аверин. — Что мне велело сердце, то я и писал.

— Вы же юрист! А здесь нет ни одного юридического термина!

— Он такой юрист, как я гинеколог, — язвительно хмыкает Росомаха, и я ощущаю мягкий толчок.

Мы приземляемся. Антон глушит двигатель, лопасти винта вращаются все медленнее и медленнее, пока не останавливаются окончательно. Я выглядываю в окно и ахаю — прямо за выложенной камнями вертолетной площадкой виднеется знакомый дом.

Дом, с которого все началось. Ненавистный дом Сосланбека.

— Куда вы меня привезли! Я туда не пойду! — восклицаю возмущенно и бросаюсь к двери. Но меня удерживают руки в перчатках. Сильные такие руки. И держат крепко, не отдерешь.

— Отпустите меня, откройте двери! — я брыкаюсь и отбиваюсь. — Выпустите меня немедленно!

— Пошли, пускай сам выкручивается, — говорит Аверин Росомахе, и они оба спрыгивают на землю. А я остаюсь наедине с практически незнакомым мне мужчиной.

* * *

Он не оставляет попыток меня обнять, я разворачиваюсь к нему лицом и умоляюще складываю руки на груди.

— Послушайте, не знаю, как вас зовут, — говорю просительно, пытаясь заглянуть в прорезь повязки, — я не держу на вас зла. Я тоже перед вами виновата, мне не следовало обманывать Росомаху. То есть, Антона. Но в ту ночь я не отдавала отчет своим действиям, потому что выпила ваше лекарство. Мы оба стали заложниками ситуации. И то, что я жду... что у меня будет... что я беременна от вас, ничего не меняет. Поймите, я очень люблю своего мужа. Даже если он от меня отказался, я все равно...

— Не отказался, — слышу глухой голос, от которого волоски по всему телу становятся дыбом, — как я мог отказаться от тебя, Марта? Я ведь так тебя люблю! Тебя и его.

Мой странный сосед становится на колени, стягивает с головы повязку и утыкается мне в живот, крепко обхватив за талию.

— Давид? — шепчу я, скользя по опасной грани между обмороком и безумием. — Давид, это ты?

Глава 33-1

— Я, Марта, я, — глухо говорит он мне в колени, — всегда был, с самого начала. Прости меня, прости, моя любимая, я должен был сразу после свадьбы отправить тебя в безопасное место. Если бы я только знал... Но я не мог отпустить тебя, я помешался на тебе, мне хотелось, чтобы ты была рядом. Если бы я знал, что ты... что наш ребенок... я бы ни за что не стал...

— Но ведь ты, — перебиваю шокировано, упираясь в умопомрачительно широкие плечи, — ты же не можешь ходить! Ты все это время... в кресле... Я думала... ты же неходячий!

— Марта, — Давид берет мои руки и осторожно целует ладошки, а потом трется о них колючими щеками, — только такая неопытная и наивная