Снова черный экран: перемотка назад, перезапуск. И опять титры:

«Двадцать четыре часа назад».

Через несколько секунд после того, как Сафи предложила мне посмотреть новости, мы с Саймоном, убедив сотрудника справочного стола переключить канал, уже стояли перед одним из телевизоров в комнате ожидания. Я не сводила глаз с экрана, сжимая в руке телефон, по громкой связи обсуждая увиденное с Сафи; Саймон тем временем шарил в Интернете, открывая на планшете один сайт за другим. Мама маячила за нашими спинами, несомненно, обиженная моей предшествующей вспышкой, но до крайности заинтригованная нашим внезапным возвращением.

– Что случилось? – спросила она, увидев выражение моего лица.

– Не знаю, – бросила я и поспешно добавила: – Пока не знаю.

Вскоре мы знали все – средства массмедиа предлагали практически одинаковые версии произошедшего. Ничего хорошего. Все это очень, очень плохо.

– Да, повсюду все примерно то же самое, – сообщил Саймон. Я кивнула, не отрывая глаз от лица диктора на экране. Он повторял сообщение, которое я впервые услышала пятнадцать минут назад:

– Хотя расследование еще не завершено, представители Пожарного департамента Торонто считают, что пожар вспыхнул примерно в 3.00 утра. К 3.25 все помещения Национального киноархива были охвачены огнем. Хотя пожарные прибыли на место через несколько минут, потушить пожар удалось лишь к шести утра. По всей вероятности, он начался во время показа фильма, снятого на пленке, покрытой эмульсией нитрата серебра. Как выяснилось, в киноархиве осуществляется программа по восстановлению подобных фильмов. Эта пленка чрезвычайно легко воспламеняется, особенно когда в так называемом уксусном состоянии, то есть в стадии разложения. В этой стадии пленка способна самовоспламеняться при попытке ее воспроизвести или скопировать.

Три часа ночи, вертелось у меня в голове. Примерно в это время я проснулась. Через несколько минут выяснилось, что Кларк заболел. Да, как раз в это время его вырвало чем-то, удивительно похожим на землю из сада миссис Уиткомб, и мы помчались в больницу.

– Вы понимаете, что это означает, мисс Кернс? – раздался в трубке голос Сафи.

Это означало, что все пошло прахом. Все фильмы миссис Уиткомб были уничтожены огнем. Превратились в клубы ядовитого токсичного дыма, словно их – и их создательниц – никогда не было на свете. Как такое могло произойти? Вероятно, какому-то долбаному идиоту пришло в голову открыть ящик. Запустить кота Шредингера в проектор, чтобы своими глазами увидеть, жив он, мертв или каким-то непостижимым образом жив и мертв одновременно.

– Зачем вообще понадобилось крутить эти фильмы? – спросила я. – По словам Яна, они все уже оцифрованы, причем половину этой работы проделал наш приятель Вроб Барни. Не было никакой необходимости их трогать.

– Может, речь идет о каких-то других старых фильмах, совершенно не связанных с нашим проектом, – предположила Сафи. Я глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться, но тут меня пронзила тревожная мысль. – Подождите, а эти цифровые копии… Где они хранятся? Они ведь не пострадали во время пожара?

В трубке повисла пауза, подтверждающая самые худшие мои опасения.

– Ну… – протянула Сафи.

– Не томите.

Хотя я не могла ее видеть, не сомневаюсь – в этот момент она растерянно пожала плечами.

– Ян хранил все эти копии на главном сервере, в одном из офисов киноархива. Он сообщил мне об этом, когда мы встречались вскоре после вашего… Того, что с вами случилось. Когда я спросила о резервном копировании, он сказал, что это самый безопасный вариант.

– Вот как? По-моему, держать резервные копии в другом месте было бы куда разумнее. Я, конечно, не специалист по части архивного дела, но ведь дураку ясно, что…

– Полагаю, тут сыграли свою роль материальные соображения, – заметила Сафи. Я издала нечто вроде сдавленного стона, и она торопливо добавила: – Честно сказать, я не знаю. Но догадываюсь, они и думать не думали, что подобное может случиться.

Я кивнула, и только тогда заметила, что давно уже потираю пальцами свободной руки область между бровями, так давно, что почти расцарапала кожу.

– Нам нужно срочно связаться с Яном, – выдавила я из себя после секундной паузы. – Презентацию придется устроить где-нибудь в другом месте, может в студии Малин. Да, по-моему, это неплохая идея. Надо все хорошенько обдумать и решить… как нам теперь действовать и…

– Мисс Кернс, послушайте… – осторожно перебила мое бормотание Сафи. – Выслушайте меня, прошу вас.

Сделав усилие, я прервала собственный словесный поток.

– Да, говорите.

Саймон и мама, замерев, не сводили с меня глаз. На лицах у обоих застыло одинаковое выражение тревоги. Сафи, возможно, тоже тревожилась за меня, поэтому медлила, давая мне возможность перевести дух. Наконец она вздохнула и произнесла:

– Когда пожар начался, Ян был там, Луиз. В здании киноархива.

– И?..

– Он мертв.

– Мне так жаль, Луиз, – сказала мама, и я молча кивнула. Учитывая, что всего четверть часа назад я вела себя как последняя сволочь, с маминой стороны было очень трогательно выразить мне сочувствие. Но я была так потрясена, что впала в прострацию. Слишком много кульминационных точек, и одному богу известно, сколько еще впереди. Шок в духе голливудских фильмов, с их резкими сюжетными поворотами и бесконечными автокатастрофами. Как третья часть какого-нибудь фильма Майкла Бея.

– Спасибо, – кивнула я, чувствуя, что все у меня внутри одеревенело.

Если помните, в то время я еще ничего не знала о предыдущем бойфренде Вроба Барни, парне, с которым он встречался до Леонарда Уорсейма. Том самом парне, который утверждал, что Вроб практически сжег целый квартал на западной Квин-стрит с одной-единственной целью – вынудить его уехать из Торонто. Том самом парне, который прозрачно намекнул: если Вроба припереть к стенке (а иногда и без этого), он ни перед чем не остановится. Поджог, несомненно, входил в число способов, при помощи которых он добивался желаемого, но далеко не исчерпывал его арсенала.

Я продолжала таращиться на экран, где вновь и вновь показывали кадры с места происшествия: здание, сначала охваченное пламенем, затем обугленное, дымящееся, залитое водой, в конце концов превратившееся в подобие выдолбленной тыквы из расплавленного стекла и покореженного огнем металла. Глядя на эти кадры, я представляла себе те, что по телевизору не показывали: обгорелый труп Яна Маттеуса под простыней или в черном пластиковом мешке; дело жизни миссис Уиткомб, превратившееся в пепел. Двенадцать тысяч долларов гранта, из которых я уже потратила не менее пяти на исследования, предмет которых стал ныне куда более призрачным, чем прежде. Черт побери, если правительство, проведя расследование, решит потребовать деньги назад, взять их мне совершенно неоткуда. И так далее и так далее.

Две недели назад передо мной открывалось