Шрифт:
Закладка:
– Ответь на вопрос, Луиз.
– Не знаю, что вы прицепились к этой фотографии. – Тут, слава богу, телефон мой пискнул – уведомление в календаре. Едва сдержав вздох облегчения, я вскочила и схватила сумку.
– Мне нужно идти.
– Что?!
– Я же сказала, мне нужно идти. Мне нужно…
…убежать от тебя и от него как можно дальше. Возможно, это уйдет вместе со мной и оставит вас в покое. В конце концов, оно преследует меня. Нет, не оно, а она…
(Она)
Вряд ли. Я увидела это слово так отчетливо, словно оно была написано у меня в мозгу, мелким почерком Артура Макалла Уиткомба. Буквы сливались воедино, мозг сливался с костью. Вряд ли она оставит их в покое…
– У меня назначена встреча. И я не могу ее отменить.
– Какая еще встреча?
– Важная! – я сунула Саймону телефон, чтобы он прочел уведомление собственными глазами. Надела рюкзак, сняла с вешалки пальто, перекинула его через руку.
– Встреча в Национальном киноархиве, мама. Связанная с нашим проектом. Мы с Сафи должны представить Яну Маттеусу все, что успели сделать. Ввести его в курс дела.
– Ты что, шутишь?
– И не думаю. Саймон, ты же помнишь, что на сегодня назначена презентация? – Я устремила на него умоляющий взгляд. Он не кивнул в ответ, но отрицательно качать головой тоже не стал. – Мама, неужели ты думаешь, что я проделала такую огромную работу впустую? Я должна быть на презентации. Это не такая встреча, которую можно пропустить.
– Твой сын в больнице, Луиз. Думаю, они поймут, если ты…
– Нет, не поймут.
– Откуда ты знаешь?
– Конечно, я ничего не знаю и не могу знать. Я забыла, что все на свете знаешь только ты.
Мама съежилась, как от удара. Брызги моего яда попали даже на Саймона, он встал, сжал мою руку повыше локтя и предупреждающе проронил:
– Луиз.
Я по-прежнему буравила глазами маму, ее застывшее лицо, вызывавшее у меня желание пренебрежительно фыркнуть или издевательски ухмыльнуться. Не слишком разумно, но после этой безумной ночи я на это и не претендовала.
Так что…
– Что, ты думаешь, случится, если я не уйду? – спросила я дрожащим голосом. – Можно подумать, если я не буду находиться на достаточно близком расстоянии, мой сын никогда не очнется! Врачи, как мы выяснили, пока ни черта не понимают. Он или поправится, или нет. Все, точка. И от меня, буду я сидеть здесь или находиться где-нибудь в другом месте, ровным счетом ничего не зависит. Точно так же, как твое присутствие – и отсутствие Саймона – в больнице Святого Михаила никак не повлияло на состояние моего здоровья.
Голос мой звучал громче, чем я того хотела. Мама и Саймон испуганно отступили назад. Саймон глубоко вдохнул, как он делал всегда, чтобы сохранять хладнокровие. Мне казалось, я читаю его мысли: «Спокойно, спокойно, она просто выпускает пар, не принимай это на свой счет». Мама растерянно мигала, губы ее беззвучно шевелились, словно она первый раз в жизни не знала, что сказать.
– Зачем ты говоришь все это, Луиз? – наконец произнесла мама. – Это на тебя не похоже. Это жестоко! Ты никогда не была жестокой.
Это не жестокость, мысленно возразила я. Это страх. Боль. Разочарование.
Усталым, словно высушенным, голосом я произнесла вслух совсем другое:
– Прости, мам, я не хотела тебя обидеть. Но я должна идти, и я ухожу. Я всегда делаю то, что должна. Такая уж у меня привычка.
Поправив лямки рюкзака, я повернулась и направилась к дверям.
В глубине души я ожидала, что кто-нибудь из них меня окликнет, и, когда этого не произошло, почувствовала облегчение, смешанное с досадой. Впрочем, как это часто бывает, реальность, вмешавшись, сделала сцену моего ухода менее драматичной. Ожидая лифта, я услышала чьи-то торопливые шаги и, обернувшись, увидела Саймона.
– Господи боже, Саймон, не сердись, – пробормотала я. – Мне так жаль, если…
– Не переживай, Луиз, все нормально. – сказав это, он осекся и фыркнул. – То есть все далеко не нормально, но мы поговорим об этом после. Ты забыла. – Саймон протянул мне телефон, который я сама ему вручила. Мысленно я обозвала себя последней растяпой. – Он зазвонил, как только ты ушла. Это Сафи.
Я снова выругала себя, поблагодарила Саймона и взяла телефон.
– Привет, – сказала я в трубку. – Я немного опоздаю. Дело в том, что…
– Забудьте об этом, – перебила Сафи. – Вы смотрели сегодня новости?
– Нет, а что?
– Лучше посмотрите сами, мисс Кернс.
– Хорошо. Какой канал?
Повисла пауза, оказавшаяся неожиданно длинной.
– Любой, – наконец ответила Сафи.
Вот так я узнала.
Часть третья
Показ
15
Если задуматься, это удивительно: кино обладает своим собственным языком, словарем визуального повествования, и такие люди, как миссис Уиткомб и ее современники, создали этот язык за невероятно короткий срок. Все, что было потом, – лишь совершенствование, разработка технической стороны. Жорж Мельес заложил основу для всех спецэффектов, которые кинематограф использует сегодня.
Мне бы хотелось, чтобы в реальной жизни тоже можно было использовать эффекты. Особенно когда все усложняется, начинает бешено ускоряться, как это бывает – как это было. Радужные оболочки, затмения, все расплывается, растворяется, стирается… И экран внезапно становится черным.
Да, если бы жизнь походила на кино, то эта глава началась бы именно так: черный экран, а потом титры: «Двадцать четыре часа спустя». Я прихожу в себя, снова в больнице. Горит яркий свет, я чувствую кожей его теплое прикосновение, в голове у меня какое-то красное марево. Но я не вижу света, потому что я ничего не вижу.
Я ослепла.
Кто-то сидит у моей кровати, нежно держа меня за руку. Я хочу верить, что это мама, очень хочу. Но с самого первого мгновения я знаю, что это не она.
Чье-то дыхание около моего уха. Кто-то наклонился ко мне. Я слышу голос, так хорошо мне знакомый, он звучит в гулкой пустоте моей головы.
Сестра, я старалась. Я делала все, что могла. Но ты не слушала меня, и теперь ты здесь.
Теперь мы обе здесь, в темноте.
Если бы моя жизнь была фильмом, это был бы самый подходящий момент…
(пространство между кадрами, мелькающими слишком быстро, чтобы их рассмотреть, создавая иллюзию движения вперед, в то время как движение идет по замкнутому кругу, к изначально предопределенному концу)
…для того,
