изъятия кукурузы, и этот человек, осмотревшись, предпринял странный шаг, приказав железнодорожным чиновникам конфисковать еще одиннадцать вагонов кукурузы. Хаскелл направил Эйдуку письменный протест против этого «вопиющего нарушения Рижского соглашения» и предупредил, что в свете таких событий ему будет трудно рекомендовать АРА в Америке направлять любые дальнейшие поставки продовольствия в Россию. Фишер предположил, что Эйдук был «невосприимчив» к протестам полковника, но фактически два дня спустя он проинформировал Политбюро о том, что железнодорожный кризис, в котором он обвинил Народный комиссариат транспорта, поставил под «серьезную угрозу» всю программу помощи голодающим и, следовательно, многие тысячи жизней. Он призвал к «чрезвычайным мерам», используя письмо Хаскелла в поддержку своего дела.

Тем временем центральные железнодорожные власти, пытаясь разгрузить поезда с кукурузой, распорядились разгружать сорок четыре вагона в день и размещать их на складах в Петрограде, а пятьдесят два вагона, следующие из Петрограда в Казань, перенаправлять в Рыбинск — непосредственно к северу от Москвы, у истоков Волги, — и разгружать там, как и все дальнейшие поставки из порта Ревель. Хаскелл в принципе согласился на разгрузку и хранение кукурузы на советских складах, но только в Балашове и Козлове, и в любом случае полковник воздержался от окончательного утверждения этого плана, узнав об изъятии кукурузы. Тем не менее, железнодорожные чиновники в Козлове, где по предварительному соглашению предусматривалось хранение четырехсот вагонов кукурузы, все равно приступили к разгрузке вагонов, и когда отправленный туда американец, Алонсо Дарра, попытался предотвратить взлом пломб АРА, ЧК ненадолго арестовала его.

В своем письме в Лондон от 1 апреля с подробным описанием этих событий Куинн написал: «По какой-то необъяснимой причине мы не смогли добиться интервью с мистером Каменевым, несмотря на то, что запрос был сделан по крайней мере десять дней назад». Позже в тот же день Хаскелл решил, что стало необходимым привлечь внимание Каменева более радикальными средствами — действительно, настало время форсировать столкновение с Боло.

Полковник предъявил молчаливый ультиматум советским властям в форме телеграммы Гуверу, переданной тайно по советской телеграфной связи 1 апреля. Обычной практикой АРА было отправлять все секретные телеграммы сначала курьером в Ригу, а оттуда шифром в Лондон или Нью-Йорк, но поскольку основная аудитория по этому поводу находилась всего в миле или около того отсюда, в Кремле, мерами секретности намеренно пренебрегли. В своем сообщении Хаскелл проинформировал Гувера о фактах транспортного кризиса, ситуации, которая «заставляет меня серьезно сомневаться в способности российских железных дорог реализовать нашу программу». Более того, отношение советского правительства к АРА «становилось все более безразличным и неприятным» в предыдущие две недели до такой степени, что официальные лица санкционировали конфискацию американской кукурузы. Пока это происходило, Каменев, по-видимому, был слишком занят политическими вопросами, чтобы предоставить чиновникам АРА аудиенцию. «Я могу положительно рекомендовать, чтобы к нашей существующей программе не добавлялось ни одного фунта гуманитарной помощи, и я рекомендую прекратить все незавершенные поставки из Америки сверх фактических текущих обязательств до тех пор, пока я не увижу и не смогу сообщить, как здесь преодолеваются нынешние трудности и проявляются ли искренние усилия по сотрудничеству с нами».

Так совпало, что в момент получения телеграммы Хаскелла Гувер был втянут в спор дома о том, достаточно ли он делает для помощи России. На слушаниях в Конгрессе в декабре прошлого года Гувер подсчитал, что объем американского зерна на 20 миллионов долларов — это максимальный объем, который может выдержать транспортная система России. Его критики утверждали, что он намеренно недооценивал пропускную способность российских портов и железных дорог, а в марте и апреле его обвинили в преувеличении масштабов железнодорожного кризиса, чтобы ограничить финансирование других благотворительных организаций, в частности «Друзей». Радикалы обвинили Гувера в том, что он «саботировал» помощь России.

Теперь шеф призвал сотрудников АРА предать гласности информацию о засорении портов, заторах на железнодорожных узлах и плохом состоянии дорог в России; однако единственный документ, который мог бы решить его дело, телеграмма Хаскелла, так и не была обнародована. Также, несколько недель спустя, не был опубликован компрометирующий «строго конфиденциальный» меморандум, выпущенный в апреле Народным комиссариатом транспорта, который кто-то в Москве передал российскому подразделению. В этом документе критикуются железнодорожные чиновники в различных регионах за неэффективность и несанкционированную реквизицию кукурузы АРА и предупреждается, что они будут привлечены к ответственности за свои действия. Некоторые сотрудники АРА в Нью-Йорке хотели отправить копии в The Nation и the New Republic, даже несмотря на то, что факт их владения АРА мог свидетельствовать о поведении сотрудников гуманитарной организации в России в стиле Грегори. Какими бы ни были политические расчеты на Бродвее, 42, официальная позиция, заявленная Фишером пять лет спустя, заключалась в том, что публикация телеграммы Хаскелла была бы ниже достоинства АРА, которая «занималась спасением человеческих жизней».

Тем не менее, публикация телеграммы Хаскелла, какими бы ни были последствия в Москве, прояснила бы ситуацию и мгновенно вывела Гувера из-под подозрения. Уолтер Липпманн, приняв приглашение из штаб-квартиры в Нью-Йорке изучить внутреннюю переписку АРА, касающуюся всего дела, объявил читателям New York World 14 мая, что обвинение Гувера в саботаже помощи России было «жестоким абсурдом». Председатель АРА заслужил самую высокую оценку за свои огромные достижения в России. Однако был один аспект его выступления, который не остался незамеченным для критики.

Мистер Гувер обладает всеми великими способностями государственного деятеля, за исключением искусства политика. Я думаю, он был прав во всех спорах о рельефе, но его суждения о психологии своих критиков были плачевными. Он совершенно недооценил силу страстей, вызываемых словом «Россия». Он никогда не давал себе труда достаточно ясно объяснить, почему он делал одно, а не другое, что кажется более очевидным.

Гувер, по мнению Липпманна, должен был представить общественности четкое объяснение своего несогласия с национальным призывом в то время, когда свирепствовал один из самых страшных голодоморов в истории. Поскольку он этого не сделал, здравомыслящие граждане поверили самым возмутительным обвинениям, выдвинутым против него. «Он не должен удивляться, если люди, которые глубоко обеспокоены, неправильно поймут».

Вот и все за мастерство АРА в области связей с общественностью.

Тем временем в Москве телеграмма Хаскелла произвела желаемый эффект. Для правительства Ленина это был бы особенно неподходящий момент, чтобы быть обвиненным главой АРА в России в недобросовестности и некомпетентности. Генуэзская конференция проходила, и большевики стремились произвести хорошее впечатление. Генуя была первой дипломатической конференцией, на которую было приглашено советское правительство. Конференция была созвана для обсуждения экономической ситуации в Европе в целом, хотя ее конкретной задачей, помимо дальнейшего раунда агонии по поводу немецких военных репараций, было найти решение нескольких взаимосвязанных вопросов: денежный долг Советской России перед Западом за добольшевистский период, имущественные претензии к советскому государству со стороны западных правительств и бизнеса и