Шрифт:
Закладка:
«Кантиги о Святой Марии»
«Кантиги о Святой Марии» заслуженно привлекали большое внимание как невероятно важный источник по истории духовности и религиозности в Испании XIII в. Литература чудес, связанных с Богоматерью, в тот период была чрезвычайно обширна, и хотя в немалой степени мы можем объяснять это ролью, которую духовенство играло в том, что в современных терминах называется общественным порядком, нельзя недооценивать и значение индивидуальной религиозности. В «Кантигах» мы находим примерно сорок восемь примеров клириков, участвующих в сюжете чудес. Для настоящей работы «Кантиги» интересны тем, как именно изображаются клирики, как они ведут себя в контексте чудес и как они предстают в иллюстрациях, сохранившихся в ранних копиях корпуса.
Например, кантига 32, рассказывающая о «Священнике, знавшем одну-единственную мессу», казалось бы, служит примером скрытой критики епархиального клира, вроде той, которую всего несколько десятилетий назад обрушил кардинал-легат. Жан д’Абвиль неоднократно высказывал неодобрение неграмотными, развратными и держащими по нескольку бенефициев клириками Кастилии и Леона[784]. Герой кантиги 32 – клирик, который умел служить только одну мессу. Епископ, недовольный таким ограниченным литургическим репертуаром, запретил ему служить вообще, но позднее – благодаря вмешательству Девы, пригрозившей епископу вечным проклятием, если он не вернет священнику его место, – вынужден был отменить свое решение[785]. Даже если предположить, что история в «Кантигах» изложена без прикрас и изменений, она предполагает недостаточное внимание к образованию священников, а также чрезмерную требовательность епископов к клирикам их епархии – это резко противоречит требованиям к обучению клириков, изложенным на Третьем Латеранском соборе и, по крайней мере, частично поддержанным Альфонсо Х и его предшественниками, дававшими деньги на университеты[786]. Если видеть в этом чуде некое отражение роли епископов в качестве покровителей образования и культуры, невозможно не заметить отчаяние придворных от того, как духовенство все время беспокоится о документах, цитатах, традициях и приоритетах.
Возьмем другой пример – в кантиге 151 рассказывается о чудесном исцелении священника от пагубной похоти. Мы почти слышим упреки кардинала д’Абвиля, и есть основания подозревать, что обвинения, брошенные в середине века парижским мастером риторики в адрес клириков, позволяющих себе держать конкубин, по крайней мере, косвенно повлияли на текст кантиги[787]. Хвалы, которые возносит клирик Богоматери, по интенсивности не уступают его похотливости – в этом есть немало иронии, но еще есть глубокая уверенность, что Дева Мария избавит священника от этой порочной склонности[788]. Изучение материала «Кантиг» уже показало, что Дева исцеляет клириков и мирян от похоти не меньше шести раз, и кантига 151 – хороший пример того, насколько эта проблема была актуальна для духовенства, по статусу обязанного соблюдать целомудрие[789]. Хотя включение этого чуда в «Кантиги» не подразумевает прямой критики в адрес целибата клириков, есть большие основания подозревать, что именно клирики используются в качестве примера целительной силы Богоматери, потому что их похоть больше всего заметна.
И последний пример – в кантиге 100 описывается одно из многочисленных чудес, «исправляющих ситуацию». Хотя многие священники, упомянутые в кантигах, в той или иной степени не соответствуют стандартам, заданным церковными нормами, исправления такого рода служат важным источником данных в создании портрета духовенства в тексте в целом. В кантиге 100 священник, идущий из одного селения в своем приходе в другой, сбивается с пути и встречает юношу, которого он нанимает проводником и защитником. Юноша предает его в руки разбойников, а те бросают его в яму, грабят и оставляют на смерть. Местные пастухи слышат крики и благодаря вмешательству Девы Марии находят и спасают страдальца[790]. Исследователи видят в этой кантиге указания на трудности, с которыми сталкивались в пути странники, даже помазанные священники, и на многочисленные примеры, когда клирики во время своих перемещений подвергались опасностям, избавить от которых могла только Богоматерь[791]. Конечно, в то время слушатели и читатели не могли не ассоциировать себя с героем – клирики могли стать жертвой преступления и нуждаться в спасении в той же степени, что и все прочие.
Поскольку во многих кантигах клирики становятся объектом насмешек и заслуженного порицания, само собой напрашивается предположение (хотя, возможно, и упрощенное), что придворные авторы придерживались невысокого мнения о моральных качествах духовенства Леона и Кастилии в период правления Альфонсо. Разумеется, простые объяснения в историческом исследовании обычно оказываются неверными. Как явствует из кантиги 100, подобное изображение «очеловечивает» священников. Более того, описана масса инцидентов, которые могли бы возбудить презрение к клирикам, происходящих за пределами Испании. Это может быть указанием на намерение составителей «Кантиг» подчеркнуть космополитический характер поклонения Деве Марии, а также стремлением представить испанских клириков в более выгодном свете, оттенив их образ негативными примерами. Историография, посвященная XII – первой половине XIII в., показывает, что уровень вовлеченности клириков в администрацию Кастилии и Леона за этот период изменился. Если Альфонсо VI, Уррака и Альфонсо VII видели в духовенстве «графов в митрах» и делали их своими главными представителями, то во второй половине столетия люди церкви превратились в главных соратников и полунезависимую силу[792]. При Фернандо III клирики оказались до такой степени вовлечены в крестоносное движение и финансирование войн в Аль-Андалусе, что Лайнхен давно назвал их пешками в руках Фернандо[793]. Усилия по возвращению себе власти на местном и региональном уровне явно привлекли к ним внимание, и переписка между Римом и епархиями королевства показывает, что епископы и архиепископы изо всех сил старались реанимировать свой былой авторитет, но в этом им мешали монахи, выступавшие на стороне королевской власти. Конечно, эти усилия и вызванные ими конфликты в определенной степени послужили причиной негативного изображения духовенства, за исключением святых и легендарных служителей церкви – историческая память часто видоизменяется, отражая современные споры[794].
«История Испании»
Исторический компендиум, который известен как «Первая всеобщая хроника» и который теперь принято точнее именовать «Историей Испании» (Estoria de Espanna), служит и прямым свидетельством трактовки исторических событий современниками, и косвенным указанием на источники, которые они использовали, и влияния, которым они подвергались. Поэтому перед нами важнейший памятник, позволяющий понять, что думали о духовенстве придворные, окружавшие Альфонсо, и его ближайшие вассалы. Чаще всего слово arzobispo
