Ветер снова донес до нее какой-то неясный шум. Айзада вздрогнула, ноги вдруг ослабели. Чувствуя, что по всему телу выступает холодный пот, женщина остановилась. Вроде бы донесся человеческий голос. Она прислушалась, но не услыхала ничего, кроме биения собственного сердца. Стояла, не в силах дух перевести. И вдруг над самой головой пролетела, жутко ухая, сова. Айзада съежилась, обеими руками обхватив голову. Поблизости что-то зашумело… Ветер. Он пронесся по высохшим зарослям бурьяна. Айзада решилась продолжать путь. И тут она в самом деле услыхала чей-то голос. Погоня!

— Ай-зада-а…

Крик доносился издалека. Айзада шагнула в бурьян. Нет ей ни в чем удачи, нет ей места хотя бы с ладонь величиной во всем огромном мире. Не помня себя, задыхаясь, повалилась она на землю и зажмурилась. Все ближе слышался перестук конских копыт.

— Айзада-а…

Айзада чувствовала, что вся трепещет, как вырвавшийся из когтей хищной птицы птенец горной куропатки. Сердце колотилось громко и часто. Кто ее ищет? Чей это голос? Она не могла угадать.

Всадник проехал мимо по дороге. Крик "Айза-а-ада!" доносился теперь слабее. И вдруг Айзада вскочнла. Это же Эшим! Она больше ни о чем не думала, не могла себя удержать и кинулась вперед, ломая бурьян.

— Эши-и-им!

Она не слыхала собственного голоса. Бежала, не чувствуя земли под ногами, и звала со слезами:

— Эши-им!

— Айза-а-да-а…

Эхо звенело в долине.

Эшим повернул коня. Подъехав совсем близко, соскочил с седла, но не видел еще Айзаду.

— Где ты?

Он раскрыл объятия, и Айзада кинулась, припала к нему. Не в состоянии выговорить ни слова, оба плакали, как дети.

— Уйдем, любимая! Уйдем, куда глаза глядят… — это были первые слова Эшима.

— Суженый мой, — еле выговорила Айзада. — Ты пришел за мной, пришел? Счастье мое…

Все еще всхлипывая, она пошла вперед, взяв Эшима за руку. Теперь перед ними двоими иной путь, чем тот, которым шла она нынче одна. Крепко сжимая в своей руке руку любимого, Айзада спешила уйти из этих мест, подальше от недобрых глаз и злых слов, спешила навстречу будущему. Эшим шел с нею, забыв о том, что ведет в поводу коня…

Эшим выбрал путь на запад, где, как он полагал, находился Ташкент. В первый день они с Айзадой, чтобы не попадаться людям на глаза, до вечера просидели в укромном месте и только ночью тронулись в дорогу. Двигались почти без отдыха, Айзада — на коне, Эшим — пешком. На пятый день Айзада, которой не приходилось так подолгу ездить верхом, чувствовала себя совсем разбитой, то и дело стонала. Они уже почти добрались до перевала.

Остановились на берегу речки. Пустили коня на траву. Отдохнули, но Айзада не могла подняться и после отдыха. "Живот!" — плакала она. Эшим растерялся. Не знал, что сказать, как утешить Айзаду, чем ей помочь.

— Что делать-то? Может, вернуться в людные места? — спрашивал он.

Айзада подняла на него полные страха глаза.

— А если нас узнают?

На это Эшим ничего не мог ответить. Совсем упавшие духом, двинулись они вперед — Айзада в седле, Эшим вел коня в поводу. Прошли совсем немного, как вдруг из распадка неподалеку послышался лай собаки. Эшим остановился, подумал и свернул в ту сторону, откуда доносился лай.

По мере того как они ближе подходили к жилью, пес лаял все решительней. Но человек, который сидел на глинобитной супе возле входа в потемневшую от времени юрту, негромко сказал: "Пошел!" — и пес тут же замолчал, с деланно равнодушным видом присматриваясь к чужим.

Эшим поздоровался, прижав обе руки к сердцу:

— Ассалам алейкум!

— А-алейкум ассалам! — нараспев откликнулся хозяин юрты.

Лицо у него было загорелое и краснощекое, глаза блестели по-молодому, хотя короткая бородка уже сильно поседела. Эшим не знал, что говорить дальше, и остановился, оглядываясь по сторонам. Хозяин юрты внимательно поглядел на усталое, бледное лицо еле державшейся в седле Айзады.

— Добро пожаловать… — сказал он и взглянул теперь на Эшима. — Что же ты стоишь, батыр? Помоги молодухе сойти с лошади.

Он повернулся к юрте.

— Эй, к нам гости прибыли…

Эшим помог Айзаде сойти с коня. Из юрты тем временем вышла женщина средних лет, черноглазая и чернобровая, осанистая. Темные волосы только начали седеть на висках. Она глянула на Эшима, потом на Айзаду, подошла к молодой женщине и взяла ее под руку.

— Ослабела, бедная…

Зашли в юрту. Больше никого там не оказалось. В очаге, потрескивая, горели можжевеловые ветки, казан бурно кипел, в нем варилось мясо. Хозяйка была приветлива, но без назойливости; ласково усадила Айзаду на место для гостей, но ближе к той части юрты, где обычно готовят и хранят посуду. Эшим присел у порога. Старик на это не сказал ни слова, не пригласил его перейти на почетное место. Пристально вглядывался Эшиму в лицо, как будто силился вспомнить, где его видел. Эшим чувствовал себя неловко: "А что, если он меня узнает?.." Хозяйка в сторонке о чем-то негромко расспрашивала Айзаду, сокрушенно качала головой.

Старик наконец задал вопрос.

— Ну? Откуда путь держишь, батыр? Поздней осенью через перевал…

Эшим от такого прямого вопроса растерялся и сказал первое, что пришло в голову.

— Из Таласа…

Старик недоверчиво прищурился.

— Кто приходит из Таласа, спускается через другой перевал, — заметил он негромко. — А ты, сынок, должно быть, из долины, со стороны Кызыл-Джара?

Эшим не отвечал, сидел вялый, вдруг ослабевший.

Хозяйка увела Айзаду из юрты. Вернулась спустя некоторое время одна. Бросила взгляд на мужа, на Эшима и заговорила тихо:

— Жена твоя в положении, сынок.

Эшим встрепенулся, чувствуя, как сердце сжимается от тоскливого страха.

А женщина продолжала все так же тихо и мягко:

— На лошади растрясло ее. Дай бог, чтобы ничего дурного не случилось…

Эшим молчал и думал с тоской: "Из-за этого ребенка, из-за его счастья ушли мы, как бродяги, от своих…"

Хозяйка сняла с очага полный горячей воды чайник — должно быть, вода была нужна для Айзады, — и снова вышла за дверь.

— Сиди, сынок, — сказал старик. — Даст бог, все обойдется.

В юрте у радушных этих людей пробыли Эшим и Айзада два дня. Хозяева старались, чем могли, помочь им, уставшим от долгой дороги, во время которой и поесть-то не удавалось толком. Теперь старик и его жена не жалели для них угощения и ласки. Беглецы скоро обвыклись в гостеприимной юрте.

Зачем таиться от добросердечных людей? Эшим рассказал старику всю правду. Хозяин подумал-подумал, потом вышел из юрты совершить омовение, вернулся, опустился на колени.

— Ак-Эрке, — позвал он жену, — давай-ка совершим обряд.