То есть — совать их всем под нос и требовать компенсацию.

— Не уверен, что мне ещё есть, чего бояться. Как честный человек я обязан буду жениться на тебе после такого скандала, но я вроде как уже женюсь.

У меня не было настроения упражняться в словесной ловкости, к тому же мои шансы загнать Лукьяна в угол были практически нулевыми, поэтому я прямо спросила:

— Зачем ты это сделал?

Лукьян окинул взглядом столпившуюся на пристани нечисть, пятиметровую волну, с которой Платон определенно перестарался, потому что случись ей рухнуть на пристань, нас бы утопило вместе с проклятыми парсийцам, на притихших парсийцев.

— Сейчас узнаешь.

У него были очень правильные, симметричные черты лица, но такая бледная кожа, что вне зависимости от выражения и настроения, захватывающих эти черты подобно ветру, захватывающему листву на деревьях, вне зависимости от того, насколько очевидным временами было его притворство и как сильно трескалась его лживая мягкая улыбка, он выглядел возвышенным, измученным и совершенно не представляющим реальной угрозы.

– “В тот день, когда я отплыл из столицы, был сильный шторм. Мне некуда было деваться, у меня на хвосте сидела вся имперская жандармерия, я был почти мертвец, как не поверни ситуацию и потому решил положиться на волю небес, — принялся цитировать Лукьян, и, бросив короткий взгляд на парсийцев, я поняла, что они слушали его даже внимательнее, чем я. — На Ведьминой пристани я встретил слепого старика. Он попросил меня подбросить его до Парсии, словно знал, что именно туда я и направлялся. Мне не нужен был попутчик, но ещё меньше мне нужен был свидетель, а духу притопить его в море у меня не хватило, и я взял его с собой. Был сильный шторм, лодку много раз мотало из стороны в сторону, и, когда я уже попрощался с жизнью, я увидел приближающийся к нам корабль с парсийскими парусами, с лаской на синем фоне. Парсийцы всегда были добры ко мне, я легко находил с ними общий язык. Я так обрадовался, я сказал своему попутчику, что мы спасены, я хотел, чтобы он знал, что помощь близко, ведь увидеть это самостоятельно он не мог.”

— Умом тронулся, да? — с сомнением поинтересовался Гордей, нервно подглядывающий на окружавших его парсийцев. — Что ты несешь? — перешел он на истеричный шепот.

— Замолчи, — попросила я.

Лукьян наградил Гордея жалостливым взглядом.

— Это из дневника Богдана Балабола, который был найден в его камере после казни. У меня иногда складывается такое впечатление, что на занятия хожу только я. Ну, да ладно. Знаете, что произошло дальше?

— С кораблем было что-то не так? — догадалась я.

— Верно, — кивнул Лукьян.

Его пристальный взгляд остановился на до сих пор упорно хранивших молчание парсийцах и продолжил цитировать по памяти:

– “Старик не обрадовался. Он сказал, что этот корабль способен доставить нас лишь в могилу. Луна осветила тела экипажа, и я увидел кости и раны, их обмороженные пальцы и пустые глазницы, которые они скрывали под меховой одеждой.”

Одна из тварей, призванных Иларионом наконец решилась атаковать свою цель, но вместо того, чтобы испуганно дернуться, начать кричать, размахивать мечом, Ивар Белобровый молча вытянул руку в сторону и перехватил тварь прямо поперек шеи, крепко сжав.

Он продолжал сжимать до тех пор, пока она испуганно не взвизгнула и не развеялась дымом, резво нырнув обратно в море.

— Да что происходит?! — довольно отчетливо завопил позади нас Иларион. — Назад! Вернитесь! Живо!

Но твари плевать хотели на его приказы, разбегаясь кто куда.

— А я говорил, что ты совершенно бесполезен, — фыркнул Платон.

— Я чувствую, что кто-то очень-очень зол. И голоден. И эти эмоции определенно нечеловеческие. У людей просто не бывает настолько безумного голода. Так что может вы отложите свои разборки? У нас тут проблема посерьезнее намечается, — вмешалась в разгорающуюся перепалку Евжена.

Потеряв терпение наши друзья выломали несколько досок и выбрались на пристань.

Пятиметровая волна вернулась в море, но водяные змеи, растянувшиеся по пристани все еще ждали шанса ухватить кого-нибудь за ногу и приложить о хлипкие доски.

— Но это же невозможно, — сказала я, наблюдая за тем, как нечисть обращается в бегство. — Для равнопотенциального физического взаимодействия материя должна иметь одинаковую степень воплощения, — припомнили я один из параграфов введения в спиритуалистику. — С духами способны сражаться голыми руками только… другие духи.

Это была главная проблема при встрече с голодными неупокоенными душами.

Они легко могли вцепиться в ваше сердце, а вот вам пришлось бы изрядно постараться для того, чтобы хотя бы немного задеть их.

Плотные затянувшие небо тучи, немного рассеялись, выпуская из своих объятий луну и ее бледный свет упал на парсийцев.

– “Мое сердце забилось так сильно, что я потерял сознание, а когда пришел в себя, корабля нигде не было видно. Лишь мы со стариком в лодке посреди спокойного моря. Я спросил у старика, почему они оставили нас, эти голодные призраки, почему отпустили. И старик ответил мне, что он обменял наши жизни на секрет, который они искали”, — продолжил Лукьян.

— Что же это был за секрет? — немного помолчав обратился он парсийцам.

Ивар Белобровый наградил его тяжелым взглядом.

Он шагнул в полосу лунного света.

В лунном свете его глазницы были пусты, кости просвечивали сквозь тонкую как бумага кожу, синюю и прозрачную, как верхняя ткань бального платья барышни Аничковой на картинке в учебнике по спиритуалистике.

Стоявший к нему ближе всех Гордей Змеев изрядно побледнел и даже дергаться перестал.

— Так это что, призраки? — тоскливо поинтересовался Платон, разглядывая похитителей.

— Конечно, призраки, — улыбнулся Лукьян. — Со дня казни Богдана Балабола прошло чуть больше двухсот лет. И потом, посмотри на их шубы, — он указал рукой в направлении Ивара Белобрового. — Волнистые узоры на меху. Это шкуры поющих медведей. Они вымерли в прошлом столетии, больше таких шуб никто не делает.

Платон присвистнул и перевел взгляд на Илариона.

— Ты вроде собирался разобраться с голодными духами на пристани. Вот он, твой шанс. Давай. Мы в тебя верим.

— Я не могу, — сказал Иларион.

— Почему нет? — в панике обернулась к нему Евжена.

И правда — а почему нет?

Мы все с равной степенью недоумения уставились на цесаревича.

Все, кроме Лукьяна, конечно, который, как обычно, об этом где-то уже наверняка читал и только покивал.

— Издеваешься?! — ненадолго пришел в себя Гордей.

— Их уже контролирует проклятие, — неловко похлопав себя по затылку пояснил Иларион. — Чтобы мне перехватить