Это получался и не Гордей вовсе, а вооруженный до зубов осьминог.

Единственная стычка превратилась в бесконечные потасовки, тайные дуэли и даже — клановую войну.

— Я видела их на болоте. В полной темноте. Друг напротив друга с пистолетами!

— Это еще что! Как-то раз я шла по рынку, и что вы думаете? Поворачиваю голову, а там они! Рубятся лотками из-под овощей, а барышня Флорианская уже без чувств от переживаний в стороне лежит, руки раскинула, глаза закатила, хорошо хоть кто-то сердобольный ей под голову качан капусты подложил!

— Это все ерунда! Вот я вчера утром распахнула шторы, а у меня в саду уже кто-то вырыл яму под могилу!

— Так известно кто! Гордей Змеев!

Сударыни хватались за сердце.

Судари за сабли.

Граф Флорианский безуспешно пытался схватить за уши меня или Платона и оторвать эти уши, потому что все равно они нам были не нужны. Ведь когда он бубнил, бубнил и снова бубнил, бесконечно бубнил о том, что прежде чем что-то делать нужно в первую очередь думать, мы оба — уже что-то делали не подумав.

О чем с нами вообще можно было разговаривать?

Матушка была единственной, кто обрадовался новостям.

— Ой, какой симпатичный, — умилилась она, рассматривая групповой портрет нашего курса. — Такой беленький. Как зайчик.

— Это статуя Матвея Кровавого, — подсказал Платон. — Лукьяна на портрете нет, он валялся в медпункте.

— Ах, вот как. Дафна, но мы же его увидим?

— Нет, он стесняется, — сказала я.

— В гробу, — одновременно со мной захохотал Платон.

— Платон Флорианский! — взревел граф.

— Да что я не так сказал-то?

Надо признать, Гордей Змеев довольно долго молчал.

Думаю, поначалу он не понял, что все это про него. Потом несколько раз перепроверил календарь, решив, что был выбран почетным гостем на международном дне клоунов. И только когда люди начали постоянно узнавать его на улице, чего раньше не случалось, несмотря на все его старания, он понял — кто-то подложил ему свинью.

Потому что теперь в добавок к тому, что он был проигнорирован цесаревичем, не блистал высокими отметками, не завел влиятельных друзей, завалил распределительный экзамен и профукал половину семейного арсенала, ему предстояло объяснить отцу еще и то, как так вышло, что он умудрился проиграть даже Лукьяну Хилкову.

Тот факт, что на данные соревнования Гордей даже и не записывался, кажется, никого не волновал.

Я ждала, что он пришлет очередные пожеванные одуванчики или километровое письмо, поясняющее, почему я отстой, но вместо этого он явился в поместье Флорианских собственной персоной.

После стука, такого громкого, словно кто-то стучал копытом, Платон отворил ворота.

— Пусть твоя сестра выйдет. Нужно поговорить, — пыхтя от негодования процедил Гордей.

Из-за плеча Платона я показала Гордею кукиш.

— У вас разный уровень коммуникации, — тем временем пояснил Платон. — Дафнюшка просто не поймет твою примитивную речь.

— Ты! — гневно воскликнул Гордей. — Я знаю, что это все твоих рук дело! Я вызываю тебя на дуэль, понял? Выбирай оружие!

— Я выбираю мозги, — высокопарно сказал Платон, — И как человек чести, не могу позволить себе сражаться с безоружным.

— Что?! — возмутился Гордей Змеев.

Но ворота перед его носом уже захлопнулись.

А уже на следующий день все были в курсе, что Гордей Змеев приезжал к Флорианским, умолял меня вернуться к нему, валялся в пыли, слезах и соплях, но был бессердечно проигнорирован.

Любой другой человек уже на этом моменте бы понял, как тут все устроено, и на время затаился, дал слухам утихнуть, не стал усугублять.

Но не Гордей.

Не добившись ничего у нас, он поехал к Рейнам и полтора часа орал у них под воротами, что он докопается до правды, что он знает, что Евжена с нами заодно, и что ей это не сойдет с рук.

В конце-концов дед Евжены не выдержал и запустил в него сапогом с балкона.

А через два дня сплетники обсуждали то, как Гордей пытался подкупить Евжену, чтобы она соблазнила Лукьяна, и тот меня бросил.

Не взяв и эту крепость Гордей стиснул зубы и подкараулил возле дворца Илариона.

Не знаю, что там между ними произошло, Иларион отказался как-либо комментировать эту встречу, но уже на следующей неделе баронесса Керн написала письмо, в котором просила меня с огромной осторожностью отправляться на всякую прогулку.

И лучше — в сопровождении гвардейцев.

Надю не нужно было даже просить что-то делать.

Она, конечно, желала всем нам добра, даже Гордею, но говорила такое, что у людей вокруг волосы вставали дыбом.

— Ну что вы, — отмахивалась она. — Гордей очень хороший человек. Он просто не мог знать, что у Евжены аллергия на цветы, которые он прислал Дафне!

— Он так разозлился, что даже попытался убить подругу барышни Флорианской! — ахали люди. — До чего жестокий человек!

Лукьян просто не открыл Гордею дверь.

Он, по его словам, совершенно не намеревался общаться со всякими сектантами и продавцами румян.

И, когда я уж было подумала, что проблемы закончились, свой ход сделала императрица.

Поначалу она пригласила Лукьяна на чай.

Лукьяну нельзя было чай, в чае был сахар, к нему прилагались плюшки, а Лукьян постился.

Тогда императрица пригласила Лукьяна на травяной сбор.

Лукьяну нельзя было травяной сбор, Лукьян не ел траву, у травы тоже была душа, Лукьян питался исключительно солнечной энергией.

Тогда императрица пригласила его вкусить солнечной энергии, но и тут у нее ничего не вышло.

Лукьян не мог приехать во дворец, пока он ехал, он переел солнца, ему напекло голову, возможно, это было заразно, а Лукьян не хотел никого заражать. К тому же гороскоп советовал ему воздержаться от визитов.

Императрице оставалось только скрипнуть зубами и выждать месяц, по истечении которого она прозрачно намекнула, что была в храме, видела наши документы, и выглядели они крайне подозрительно.

Лукьян также прозрачно намекнул, что документы нам заверил лично Иларион, наш лучший друг, наш любимый родственник, наш свидетель, и наш же будущий император.

Лукьян получил в ответ пустой конверт, Иларион по ушам, а я — почти что инфаркт.

Я чувствовала, что ничем хорошим все это не кончится, и какими бы успешными ужами мы не были до сих пор, бесконечно выворачиваться у нас не выйдет.

Тем не менее императрица на время отступила.

А потом ровно в первый же день нового учебного года кто-то похитил Гордея Змеева.

— Да кому он сдался? — поперхнулась печеньем Евжена.

— Может быть, он просто ещё не приехал? — предположила я.

— Тогда