изумлению Акме, целитель Цесперий, Катайр, бледный и будто бы ко всему безразличный Ягер, поигрывающий небольшим, но резвым топориком, и десять саардцев, которых Акме не знала. Все они были тяжело вооружены, одеты в темно-коричневые плащи, темные колеты, черные сапоги с высокими голенищами. Лишь Мирослав бросался в глаза тяжёлой золотой цепью, ярко-красным колетом, бархатным плащом.

«Странный наряд для такого путешествия, мягко говоря…» — подумала целительница.

Почему здесь присутствовал Цесперий, — для Акме оставалось загадкой. Он молча и загадочно улыбался из тени капюшона. Полы его длинного плаща не слишком удачно скрывали его удивительные ноги, а из-под плаща выглядывала светлая туника. Восседал он на самом мощном из когда-либо виденных Акме коней.

— Поторопись же, — бросил ей Мирослав, опасливо обернувшись на толпу вернцев, которая начала собираться за их спинами.

— Ну, Мирослав! — грозно произнесла Града, обнимая Акме, затем Гаральда. — Не обижай девчонку, советуйся с нею, помогай ей. И верни живой и невредимой!

— Это пусть она нас живыми да здоровыми вернет! — фыркнул Ягер, покачивая страшным топором.

Акме опустилась перед Августой на колени и прошептала, взяв лицо девочки в руки:

— Августа, слушайся Граду, не перечь ей, во всём помогай. Она не обидит тебя.

— Ты ведь вернёшься, Сестрица? — мужественно сдерживая слёзы, прошептала Августа, на солнце светясь изумительным золотом. — Не прощайся со мной! — воскликнула она, разрыдавшись.

Акме крепко обняла ребенка, так ничего и не ответив. Обещать она ей ничего не могла, как не могла и врать, ибо чувствовала, что с девочкой прощается навсегда, а тусклый свет Кунабулы будет последним дневным светом, что она увидит. «Пусть встретится тебе, Августа, тот человек, который полюбит тебя так, что не сможет жить без тебя и который никогда не оставит тебя во имя своего неведомого проклятого долга».

— Благодарю тебя за все, Града, — дрожащим голосом проговорила Акме, целуя женщину в щёки, желая заткнуть уши, чтобы не слышать всхлипов Августы.

Града кивнула, взяла рыдающую девочку за руку и отошла к крыльцу.

— Эй, мессия! — несколько развязно окликнула целительницу Каталина со сложенными на груди руками; взгляд её оставался холоден и высокомерен. — Не будь о себе слишком высокого мнения и скорее возвращайся, иначе слёзы этой плаксы сведут меня в могилу!.. Удачной тебе охоты.

Каталина улыбнулась. Акме, улыбнувшись в ответ, благодарно ей кивнула, взлетела на Одалис и, больше не оборачиваясь, в сопровождении Гаральда мирославцев поскакала вон из Верны на юго-запад.

Глава 13. Живой камень

Путь их лежал через дремучие леса. Мирославцы, знавшие Зараколахон вдоль и поперёк, ловко обходили крутые склоны, обрывы, скалы. Акме с удовольствием вдыхала чистый аромат горных лесов, которые отгоняли натиск дневного зноя. Пушистые кроны со всей резвостью пронзал прохладный ветер, будто бежавший под откос с высокогорья вдогонку путникам. Вместе с ветром под таинственно безмолвную сень леса проникали ровные, будто прутья позолоченных резных калиток, лучи солнца. Едва птица или всадник ныряли в эту стройную полоску света, округа на мгновение взрывалась нестерпимым сиянием, которое неуловимыми частицами оставалось на плащах, сбруях, волосах.

Первый день пути они провели, не вступая ни с Акме, ни с Гаральдом в беседы. Даже Сатаро молчал. Путники лишь с интересом, чаще — с опаской поглядывали на неё, будто старались держаться подальше. Лишь Катайр, большой, грозный, но добродушный ехал рядом с ней, а за ним, будто собачонка, с низко опущенной головой и надвинутым на голову капюшоном, плелся незнакомый саардец, лица которого Акме ещё не видела.

Успокоенная тем, что Августа оставалась под заботливым крылом Грады, все мысли свои Акме закинула далеко вперёд, мысленно осматривая предгорья Кереев, скользя к югу по устью Арниха, сворачивая к Мернхольду, шаря по окрестностям Керберры, по устью среброногой Аштери, позволяя мыслям о брате полностью завладеть ею.

Когда до кунабульских земель оставалось недолго, когда путники ещё брели в горах, Акме поднялась на холм и, заворожённая красотой заката, взглянула вниз. Безбрежно сияющее золото плавилось над лесом и проливало на него рубиновые реки. Родонит заката обнимал кроны и стволы. Вершины гор, словно объятые пожаром, обращали головы свои к солнцу. Опаловый туман пушистым одеялом накрывал низины и в своей серебристости, будто в зеркале, отражал чароиты небес.

На ночь обосновавшись, будто на зло, в особливо сыром и холодном овраге, мирославцы ворчали на капитана Цере, который запретил костры.

— Ах ты, гад! — воскликнул Ягер, об землю ударив топором, и оружие вонзилось в настил с тяжёлым гробовым стуком, отчего у многих по спине пробежался ручей ледяных мурашек. — Для чего, скажи мне, мы с Катайром настреляли жирных уток по пути? Пропадать им всем теперь, что ли?

— Не ори, черт бы тебя побрал! — страшно прошипел обычно сдержанный и величественный Цере, скрипнув зубами. — К востоку отсюда везде следы демонов и шамширцев. Ни тем, ни другим, не надо знать про наше маленькое путешествие в Кунабулу. Жрать изволишь, отъезжай подальше отседова и жри. А утром я гляну на твой сгнивший труп.

— Да чтоб тебя! — рыкнул Ягер, и во тьме бездушно зазвенела тяжёлая цепь его маленького кистеня. — Собачья твоя душа!

Акме, в сумерках леса видевшая лишь их силуэты, покрылась испариной, но молодой Ягер, нраву дикого, бесстрашного и довольно низковатого, отошёл в сторону, бесполезно ругаясь.

— Бочка пороховая, — неодобрительно прошептал Катайр, и голос его напомнил рычание демона.

Ночью снилось ей, что на неё несётся высокая черная волна демонов. Она стояла одна посреди каменистой пустоши с разведёнными в разные стороны руками, будто готовилась обнять эту смертоносную волну и слиться с нею воедино. Под ногами дрожала земля, демоны оглушительно шипели, давя друг друга, чтобы первыми отведать плоти рианорского отпрыска. Акме видела, что кисти рук были обуглены, будто их жгли на медленном огне. Искривлённые пальцы не двигались, а к локтям узорами подбирались черные нити яда. После буря эта вихрем налетела на неё и наполнила собою доверху, отравив и не оставив ни места свободного. Акме запоздало взмахнула руками, высекая из себя слабые всполохи лазурного пламени, и тотчас увидела, что пламя это жжёт не демонов, а Лорена, Гаральда, Арнила, Плио и всех остальных, кто вышел с нею в путь из Кеоса. Акме пронзительно кричала, пыталась усмирить свою же силу.

Мирославские воины

Так она стояла посреди каменистой пустоши, доверху наполненная всякой мразью, наблюдая, как её же сила, призванная защищать людей Архея, убивала всех тех, кого она любила.

Она не сразу осознала, что происходит, когда страшные картины исчезли, а перед глазами появилось бледное и нахмуренное лицо Гаральда. Занимался рассвет, и лес наполнился промозглым