Шрифт:
Закладка:
«Умереть не на поле битвы, а в их гнусных руках, — думалось ему. — До чего нелепо!.. — но он старался подбодрить себя: — Зато не придётся лечить прогнившие на этом ледяном ветру почки…»
Он не представлял, сколько прошло времени со дня битвы, но если его привезли в Иркаллу, он был без сознания уже несколько дней. Не так давно государь Трен показывал ему и отцу письмо от Авдия Верреса, сопровождавшего Лорена Рина в Кунабулу. И в нем говорилось, что путники добрались до гор Эрешкигаль.
«Добрались ли они до Иркаллы? Или их тоже схватили коцитцы?»
Через некоторое время к голосам трех коцитцев добавилось множество других голосов, стук копыт. Тюремщики кронпринца засуетились, и вскоре, перекрывая весь этот оглушительный шум, заговорил особливо густой и грубый голос, неуклюже выговаривая малопонятные слова. Осведомившись о чем-то, он помолчал, после коротко что-то бросил, и несколько коцитцев подбежали к венценосному пленнику, срезали верёвки с его рук, грубо растолкали, взяли под руки и, волоча связанные ноги его по полу, потащили к выходу из пещерки.
Раненое плечо вспыхнуло ярче ночного костра, и Густаво взвыл, плотно сжав зубы, пытаясь заглушить стон, но боль оказалась нестерпимой. Когда коцитцы остановились, кронпринц с трудом поднял голову и столкнулся со свирепым взглядом невысокого, но коренастого и мускулистого коцитца со множеством рисунков и глубоких шрамов на теле, ожерельем с десятками клыков и когтей разной длины, с длинными темными волосами, собранными в высокий хвост, изорванными и пыльными. Широкие плечи его покрывала грубая шкура неведомого зверя. В руках его высилось копье, острие которого было темно от крови сотен несчастных жертв.
Коцитец, презрительно разглядывавший пленника, что-то тихо говорил, а Густаво тем временем размышлял, догадывался ли дикарь, кто перед ним? Если догадывался, то жить ему оставалось недолго.
Коцитец перевёл бездушный взгляд на рану пленника. Лицо его исказилось от ухмылки, и копьём своим он начал ковыряться в воспалённом плече кронпринца. У Густаво потемнело в глазах. Его задушили собственные крики, он начал вырываться, чтобы уйти дальше от этого копья, но делал только хуже.
Коцитцы, наблюдавшие сцену, загоготали всей своей бесчисленной толпой. Главарь, что терзал и без того источенное плечо Густаво, усмехнулся, схватил его за золотистые акровские кудри, поднял голову его и вытер окровавленное острие копье о его мужественное, испариной покрывшееся лицо. После главарь развернулся и направился прочь.
— Будь проклята подлая душа твоя! — тяжело выдохнул кронпринц, но никто не внял словам его.
Густаво потащили вслед за ним.
Коцитцы прошли по коридору несколько минут, после вышли к большой площадке с высоким потолком, покрытым острыми и тяжёлыми сталактитами. Площадка была усыпана коцитцами, их конями, были здесь тележки с неизвестным содержимым, мало-помалу здесь начинали разжигать костры.
— Откуда вы все взялись? — недоумевал Густаво. — Авдий Веррес же писал, что все вы были уничтожены к их приходу.
Кронпринца цепями приковали к каменному столбу со старыми полусгнившими кольцами так, чтобы руки его находились выше уровня плеч, а рана не затихала ни на минуту. Быть может, непримиримое, упрямое выражение лица молодого мужчины не понравилось коцитцам, ибо Густаво ударили в солнечное сплетение, и тот, задыхаясь, повис на руках, будучи не в силах опереться на связанные ноги. Приглушенный стон пленника позабавил дикарей, и те зло захохотали.
В ушах кронпринца зашумело, он закашлялся, а когда боль затихла до того, что дала ему продохнуть, он приготовился к новым мукам.
Кто-то из коцитцев к пересохшим и окровавленным губам Густаво прижал деревянную пиалу с водой, и тот, от неожиданности и ослепившей его жажды, половину пролил на себя. Когда вода в пиале кончилась, коцитец поднёс к губам пленника вторую, доверху наполненную водой, пиалу, но другой коцитец накинулся на него, вышиб из рук его посудину и прогнал. Драгоценная вода пролилась на мёртвые камни, а одуревший от боли кронпринц попытался унять острое отчаяние, которое усугубляло его состояние.
«Вот и всё, — думалось ему в каком-то вязком неразрывном тумане. Не увижу больше любимую жену. Любимая Элизет, береги нашего сына, Теро. Будь при нем регентшей, как я и наказывал тебе, если с отцом моим приключится беда. Господи, тебя молю, не дай ей духом упасть от горя. Пусть соберётся она с силами и возглавит государство наше, пусть эпоха правления сына моего…»
К удару по лицу железным кулаком, а после троекратному удару в бок он готов не был. Мир перевернулся с ног на голову, кронпринцу на макушку посыпался каскад громогласных звуков, забарабанил по перепонкам, отовсюду полилась кровь, и он начал тонуть в этом рубиновом болоте.
Вновь начали ковырять его несчастное плечо, на лице своём он почувствовал что-то холодное и острое, и почувствовал, что лицо начали резать.
От боли кронпринц зарычал, а после прошипел, распахнув свои пронзительные лазуритовые глаза:
— Режьте меня, жгите, рубите мне голову — все едино! Недолго вам лютовать осталось. Сюда идут объединённые войска. Уж они вас не пощадят!
Резать его перестали, но ударили по лицу, и кронпринц провалился в тяжёлое забытьё.
Очнулся кронпринц, когда в него плеснули водой и грубо потрясли. Коцитец, что разбудил его, что-то пробурчал и присоединился к своим соплеменникам. Чтобы не испытывать слишком резкую боль, Густаво удобно и прочно встал на ноги и смог оглядеться.
Коцитцев было много — больше двух сотен разбросалось по помещению и сгрудилось небольшими группами вокруг нескольких костров. Решив, что шансов у него не было никаких, Густаво все силы свои направил на то, чтобы собраться с духом и встретить любые мучения, для него приготовленные, как подобает воину Нодрима. Он вновь начал молиться за жену свою, за маленького златовласого сына с кудряшками, за своё государство, которое он так и не успел возглавить. Но затаённые взгляды коцитцев, которые те кидали на него время от времени, прервали Густаво, и он подозрительно прищурился.
Дикари гадливо похихикивали и выжидающе косились на своего длинноволосого главаря, пока тот не кивнул величественно головою, и к кронпринцу не подошло пятеро коцитцев.
Подобием железных ухватов несли они большие раскалённые камни, и у кронпринца потемнело в глазах — в юности своей он редко расставался с богатой дворцовой библиотекой и неустанно изучал исторические очерки и исследования путешественников. Ярче всего запомнилась ему книга со всевозможными древними пытками, которые сейчас в Архее были настрого запрещены межгосударственным трибуналом Беллона. Среди них была пытка под названием «кузница». Раскалённые камни раскалёнными цепями приколачивали к местам сгибов на руках или ногах, на животе или на груди
