Шрифт:
Закладка:
Череп пронзила жгучая боль, и я упала коленями на подушку, хватаясь за лоб. Пашанг подхватил меня и уложил.
– Что это за… что это было? – спросила я.
– Я видел… звезду. Ты тоже ее видела?
– Я видела нечто большее, чем звезда. Ох, это больно.
По голове будто проскакал табун подкованных железом лошадей.
– Что, если… если это ключ?
– Ключ?
Я поморгала, пока звезды не исчезли, но головная боль только усилилась.
Пашанг снял мою повязку. Мне было так больно, что я не остановила его. Мой странный черный глаз его как будто не удивил. Без повязки звезды снова закружились вокруг, и только закрыв глаз, я могла погасить их мерцание.
– Ключ к городу, – сказал Пашанг. – Я молился о способе попасть внутрь, потому что одно можно сказать наверняка – мы атакуем стену сегодня. – Он раскинул руки. – Отсутствие готовности и желания, которое ты видишь у нас, это уловка. Чтобы усыпить бдительность гулямов.
– Что? Зачем?
– Ты была права, Сира, я собираюсь помочь Мансуру. Но я не могу позволить им узнать, пока не придет время для атаки. Так что… сегодня вечером… ты увидишь, как мы штурмуем стены, как пытаемся пробиться сквозь них, и если только ты не соединишь звезды в нашу пользу, то увидишь, как мы умрем.
Подобно силгизам или любому другому достойному племени Пустоши, йотриды умели быстро готовиться к бою. За несколько часов каган Пашанг собрал тысячи всадников, спешивших встать в строй. Я выглянула из юрты и увидела, как они готовят коней и стрелы, проверяют аркебузы и точат клинки. Слишком измученная, я прилегла и слушала, как они выкрикивают приказы, диктуют завещания и письма любимым, поют гортанные песни, вдохновляющие убивать и умирать.
Шум не дал мне отдохнуть. Наступил закат, и я насквозь пропотела на простынях, так сильно, что возненавидела свой запах. Я понюхала свое плечо, и в нос ударила вонь взмыленной лошади. И она была повсюду.
Когда я появилась в гареме восемь лет назад, наложницы называли меня лошадницей. Хотя многие из них были родом из Пустоши, их племена уже усмирили, в отличие от силгизов. Так что я действительно была странной.
Я могла это скрыть блестящей парчой, модной прической и аланийскими манерами, но от акцента избавиться было труднее. «Твой парамейский похож на ржание лошади», – сказал мне кто-то однажды. Я старалась говорить как все, как подобает аланийке, но от этого становилось только хуже. Жалкая попытка хуже, чем вообще не пытаться, а я так старалась, что все, что срывалось с моих губ, звучало фальшиво и растянуто. «Теперь ты говоришь, будто корова зевает», – шутили они. И поэтому много месяцев я почти не разговаривала.
Но Тамаз заметил мое молчание. Выведав у меня причину, он нанял мне учительницу, и целых полгода я по четыре часа в день практиковалась в языке, который уже знала, но говорила с жутким акцентом. У учительницы были особые методы, она заставляла меня петь, читать зубодробительные стихи и даже наставляла, как нужно располагать язык для каждого слова.
И все получилось. Мне лишь требовался человек, который скажет, что нужно делать, и я последовала за ним. Иногда нам недостает немного знания, луча света, чтобы осветить путь. Сейчас никто не догадался бы, что я провела первые пятнадцать лет жизни в Пустоши, среди племени воинов-конников. Я аланийка до мозга костей, хорошо это или плохо.
Пашанг вошел, когда я лежала на боку, почесывая потную кожу головы.
– Пора. – На нем были зерцальные доспехи со священными письменами, украшенные шестью разными металлами. Философ, который учил меня, однажды заметил, что зерцала на доспехах так же бесполезны, как и письмена. Всего лишь защита от суеверий, в особенности от сглаза. Но если слова, начертанные кровью, имели силу, если я могла дотрагиваться до звезд, то почему бы и не зерцальные доспехи?
Когда Пашанг протянул руку, я увидела свое жалкое отражение.
– Я выгляжу как лошадиное дерьмо.
– Тебе просто нужно немного развеяться, – усмехнулся Пашанг.
Как он мог сейчас веселиться?
Усилием пульсирующих мышц я села.
– Ты действительно собираешься броситься на эту высокую двойную стену, полную гулямов… ради Мансура?
Пашанг покачал головой:
– Ради того, что Мансур обещал – горы сокровищ и орошаемой реками земли.
– Я бы сказала, что у тебя и так всего достаточно, но более мудрый человек однажды заметил, что богатство и власть раздувают амбиции, а не гасят.
– Дело не в том, чего хочу я. Как тебе известно, йотриды скорее… союз племен. Наши земли некогда простирались от Мервы до Вограса, – вздохнул он. – Потом твой брат забрал половину. Если бы не золотые объятия Мансура, лежать бы мне раздутым трупом на дне реки. И если я не продолжу обеспечивать тех, кто выше и ниже меня, то, возможно, так оно и будет.
Меня едва не стошнило при мысли о раздувшемся трупе.
– Знаешь, что я думаю? Ты слишком расслаблен для человека, которого ведет страх.
– Потому что я видел этот день и знаю, как он закончится.
– Расскажи мне. Потому что я… боюсь.
Он отвернулся, будто скрывал что-то.
– Ты и должна.
Выражение его лица напомнило мне, как они с Джиханом выбрили на боку верблюда неприличное силгизское слово и притворились, что это вовсе не они. Но те невинные времена остались далеко в прошлом. В душе я понимала, что мы пробуждаем к жизни то, что не должны. Все, что касалось Дворца костей, охранявшего его гигантского существа со змееподобными конечностями и даже плавания среди звезд, не могло лежать на пути настоящего латианина. На истинном пути. И все же, когда это истинный путь помогал мне? До чего он меня довел, кроме увечья, почти смерти и смытых потопом надежд?
Я взяла Пашанга за руку, и он притянул меня к своей груди. Его доспехи излучали прохладу, и я позволила ей остудить кипение в моих костях. Всего на мгновение, пока не почувствовала отвращение и не оттолкнула его, не дав неловкому моменту затянуться.
Я вышла вслед за Пашангом наружу, в вечерний безветренный воздух. Полумесяц висел высоко над головой и окрашивал все в молочный тон. При виде восседающих на конях йотридов с костяными луками за плечами горло обожгло отвращением. Море йотридов заполняло заросшую травой долину реки Вограс и простиралось до самой пустыни с барханами. Йотриды были врагами силгизов, моими врагами, и все же я позволила
