Как будто из разбитого камня вырвалось на свободу море раскаленного огня. Дуговые лампы померкли рядом с этим потоком серебряного сияния, омывающего меня. Холодное величие Арктура было в этом свете или, может быть, блеск тропической луны.

Он быстро потускнел и улетучился. Я упал на пол, и вывихнутое плечо снова пронзила боль. Я услышал голос Энн.

Ошеломленный, я поднялся на ноги, ожидая встретить нависшего надо мной монстра. Но он исчез. Вместо него в нескольких футах от меня лежало то бочкоподобное существо, которое я видел в нише. На круглой верхушке, там, где раньше находился камень, теперь зияла глубокая впадина. И я каким-то образом ощутил, что это существо больше не смертельно опасно, больше не воплощение ужаса.

Я посмотрел на Энн. В одной руке она все еще держала пистолет Кина, а в другой был ключ, которым она открывала дверь. Энн бросилась ко мне, и я поспешил ей навстречу.

Забрав у нее пистолет, я убедился, что он заряжен.

– Идем, – отрывисто проговорил я. – Нужно убираться отсюда.

Энн крепко держала меня за руку, когда мы проходили в дверь мимо распростертого тела Кина и поднимались по лестнице. С рычагом, раздвигающим панели, я справился без труда и проводил Энн в просмотровую комнату. Потом остановился и прислушался.

Энн обернулась, вопросительно глядя мне в глаза:

– В чем дело, Пит?

– Послушай, – сказал я. – Забери из аппаратной катушки с фильмом. Мы возьмем их с собой и сожжем.

– Но… ты же не…

– Я вернусь через минуту, – пообещал я и задвинул панели.

По лестнице я спускался быстро, но очень тихо, держа пистолет наготове и навострив уши в попытке разобрать низкое бормотание, доносившееся снизу.

Кин уже не лежал без сознания. Он стоял спиной ко мне возле пульта, и через его плечо я разглядел тень монстра-идола, неподвижно и безжизненно растянувшуюся по стене. Кин что-то напевал на незнакомом языке и делал руками странные жесты.

Одному Богу известно, какой нечестивой силой овладел он в поисках подлинного ужаса! Но, наблюдая за пятном черноты на стене пещеры, я заметил, как тень бочкообразного чудовища вздрогнула, один из шипов внезапно вытянулся в щупальце, украдкой обшарил пол вокруг себя, втянулся обратно и пропал.

И тогда я застрелил Арнольда Кина.

Дом ужасов

Глава 1

Страшное существо

Друзья часто высказываются по поводу моего пунктика: у меня дома нет ни одной картины. К гобеленам я не питаю неприязни, потому что они лишены магической силы, способной привлечь мой взор и воскресить в памяти дом вблизи Долины Смерти и жуткие полотна на его стенах.

Не зная предыстории, кто-то посчитает это чудачеством, но все не так просто. Я не выношу картин с того ужасного момента, как моя душа захлебнулась от тошноты при виде одной из них.

Что это была за картина? Вообще-то, она выглядела отвратительно даже без учета особых обстоятельств, о которых пойдет речь. Художник изобразил расу чхайя – «бескостных» из тайной «Книги Дзиан». После того, что случилось, я вознамерился отыскать и прочесть книгу, но теперь, сказать по правде, жалею об этом.

Вероятно, только таинственные уединенные горы, окружающие Долину Смерти, могли породить такой кошмар. В тех краях мало кого можно встретить. Несколько седых старателей ищут руду, да иногда горстка фермеров-переселенцев разбивает лагерь у источников. Горнодобывающие компании пытали там удачу, но не преуспели. Эти места не предназначены для людей.

Подобное чувство охватило меня и мою жену Элизабет, как только мы пересекли границу Мертвого Края – по неведомой причине я всегда называл его именно так.

Мы миновали склон горы Уитни, обогнули выжженную зноем Долину Смерти и направились на север по извилистой дороге, проложенной сквозь безлюдный хребет Панаминт. Мы праздновали медовый месяц и собирались по пути в Сиэтл навестить моего кузена, Рэнсома Хэтэуэя. Так решила Элизабет. В свое время, до знакомства со мной, она провела с Рэнсомом лето в Лагуна-Бич и, подозреваю, все еще питала к нему нежные чувства.

Мне Рэнсом не слишком нравился. Эксцентричность кузена вызывала легкую неприязнь, хотя я не раз помогал ему деньгами. Его картины никто не покупал исключительно из-за нелепых и нелицеприятных сюжетов, к которым он неизменно возвращался. Хотя, если честно, многие полотна были попросту грубой мазней.

Над головой палило жаркое солнце, вокруг царила тишина. Неуловимое очарование нависшей угрозы окутывало горы.

Машина, взревев мотором, поднялась на гребень хребта, и я разглядел внизу дом Рэнсома, похожий на темное бесформенное чудовище, притаившееся в узкой долине. Невдалеке к крутому склону цеплялся покосившийся коттедж. Элизабет увидела его одновременно со мной и предположила:

– Это, наверное, дом Фроули.

В редких письмах Рэнсом упоминал одинокого старика, который жил по соседству.

Дальнейшее произошло быстро и совершенно внезапно. Я заметил, как кто-то промчался мимо и затем очутился у нас на пути. Ударив по тормозам, я чуть не разбил крыло машины об утес. У Элизабет от ужаса перехватило дыхание.

Я прекрасно ее понимал. Он свернулся кольцом – иначе не скажешь – и не мигая уставился на нас злобными черными глазами. Это был худой, голый по пояс, лысый мужчина с желтой кожей, покрытой затейливым узором прожилок и пятен. На теле не росло ни единого волоса. С отвисших губ по лицу, лишенному подбородка, на рябую шею стекала слюна.

Вдобавок ко всему он извивался. Вялое, словно лишенное костей тело клубком припало к земле. Я почти поверил, что меж одутловатых губ сейчас мелькнет раздвоенный язык. Казалось, перед нами выходец из иного мира. Да, человек на дороге походил на змею. Но помимо этого в нем проглядывало что-то чужеродное и невыносимо гадкое…

– Джим, что это за… тварь? – прошептала побледневшая Элизабет.

Одной рукой я обнял ее за плечи, желая ободрить:

– Не знаю, но сейчас выясню.

Высунувшись из окна, я прикрикнул на человека-змею. Меня ждал неприятный сюрприз.

Он обратился ко мне на исковерканном английском.

– Бедный Африка! – завизжал он, моргая. – Твоя не любить Африку!

Звучало это – как если бы жаба решила спеть. Те слова, что можно было разобрать, внушали не меньший ужас, чем змеевидное тело. Они вылетали с шипением и свистом, и мне пришло на ум, что горло, их порождавшее, не предназначено для человеческой речи.

Что ж, уродец был прав. Я не испытывал симпатий к Африке, если так его звали.

Он отпрянул, по телу пробежала змеиная дрожь. Чуть помедлив, я уточнил:

– Ты не против убраться с дороги, чтобы мы могли