Она была жуткой!

Рэнсом изобразил огромную зловещую пещеру, которая, вне всякого сомнения, находилась глубоко под землей. На переднем плане высился алтарь, на нем полыхало голубое пламя. Тьма давила на алтарь со всех сторон, будто поджидая момент, когда огонь вспыхнет последний раз и исчезнет.

Во мраке не было видно ничего, кроме случайных отблесков на влажных каменных стенах пещеры, однако дьявольский ум Рэнсома нашел способ передать облик существ, припавших к земле за пределами крошечного круга света, исходившего от алтаря. Эти твари были неотличимы от тьмы, однако то тут, то там беглыми мазками были изображены пятна желтой мокрой кожи, обрывки контуров, намекающие на безобразно раздутые тела, застывшие глаза, в которых мерцала пугающая грибовидная жизнь.

Неудивительно, что Рэнсом не мог продать свои полотна! Картины Гюстава Доре и Гойи бледнели на фоне этого ужаса. Рэнсом-художник воспевал дьявола, вытаскивая на свет сокрытое в природе зло и изображая его с истинно садистским смаком.

Я со всхлипом втянул воздух и замер не дыша. Кто-то поднимался по лестнице на чердак!

Картина перепугала меня до полусмерти, только этим я могу объяснить мои дальнейшие действия. Я заметался, как затравленный зверь, а потом распахнул дверь.

Разумеется, на пороге стояла Элизабет.

– Прости, – сказала она, глядя в мое белое как мел лицо. – Я напугала тебя? Я беспокоилась. Ты долго не возвращался…

Я и не подозревал, как много времени провел в доме. Элизабет прошла мимо меня вглубь мансарды. Снизу донеслись торопливые шаги, и на лестнице появился доктор Кин.

– Нашли что-нибудь? – поинтересовался я.

– Паутину и вонь, – ответил врач. – А еще уйму любопытных картин. Ваш кузен развесил их по всему дому. Одна слегка выбила меня из колеи. Называется «Охота».

На лбу доктора блестели капли пота. Кин снял и тщательно протер пенсне. Я обернулся, но Элизабет не было рядом.

Тут я услышал, как жена ахнула. Она увидела картину.

– Не смотри, Элизабет! – воскликнул я, подбегая к ней.

– Не трогай меня! – резко ответила жена не своим голосом.

Я растерянно посмотрел на нее – и замер, словно обратившись в лед.

Прямо на моих глазах Элизабет менялась!

Загадочным образом она будто скрылась в темном облаке, которое клубилось и закручивалось спиралью. Казалось, жену захлестывает неосязаемый густой поток, стекающий с картины. Лицо Элизабет тоже изменилось!

Я не могу описать эту перемену. Так преображается пейзаж, когда солнце прячется за тучи. Как будто жена надела тонкую вуаль – и я, как ни странно, подумал о саване.

Потом наваждение исчезло. Может, мне просто почудилось? Содрогнувшись от ужаса, я схватил Элизабет за плечи. Она удивленно спросила:

– Что случилось?

Странное выражение спало с ее лица, как вуаль.

– Ты… Я подумал… – Я запнулся и умолк.

– Картина, – указала она. – Джим… Рэнсом сошел с ума.

Кин стоял рядом.

– Незрелая работа, но что-то в ней есть… – Он задумался и медленно продолжил: – Помню, в санатории Рэнсом постоянно кричал, что не может удержать их внутри картины.

Недоверчивый смешок не успел сорваться с моих губ. Повернувшись к доктору, я посмотрел на картину, от которой прежде старательно отводил глаза.

– Что с тобой? – забеспокоилась Элизабет, потому что я тупо повторял:

– Это свет, не более того. Это наверняка свет…

Нужно было убедить себя, что дело в свете. Что я просто не рассмотрел как следует. Ведь изображение на картинах не меняется. На обычных картинах.

А на этой – изменилось!

Игра света? Так я сказал себе, но поверить не смог. Свет падал точно так же. А картина выглядела иначе. Невероятно, но эти призрачные порождения тьмы выползли под свет холодного голубого пламени, который безжалостно выявил каждую чудовищную деталь!

Черви… обратившиеся в людей! Желтые раздутые твари, вызывающие тошноту, как при виде гигантского слизня. Вне всякого сомнения, это были слизни, превратившиеся в человекоподобных монстров в процессе стремительной эволюции.

Голубое пламя разгорелось, обнаружив вход в пещеру, откуда к сборищу брела еще одна тварь. Дряблые, лишенные костей руки безвольно висят. Короткая толстая нога занесена для следующего шага. Гладкое желтое лицо блестит, покрытое маслянистой слизью. Пасть, удивительно похожая на рот человека, приоткрылась, обнажив два сияющих клыка – точь-в-точь как у Африки!

Я не в состоянии передать тот дикий ужас, который вызывала картина. Содрогнувшись, я попятился, почти уверенный, что сейчас твари на картине повернут свои бесформенные головы и уставятся на меня.

– Джим!

Я заставил себя изобразить спокойствие. Нельзя пугать Элизабет. Да и не хватало еще бежать от картины! Безрассудная храбрость, порожденная трусостью, удержала меня на месте и вынудила промолчать.

Кин смотрел на меня с любопытством.

– Все в порядке, – заверил я доктора, стараясь, чтобы голос звучал естественно. – Жарко здесь.

И действительно, в мансарде было жарко, как в печке. Кин не поверил мне, но все же кивнул и подошел к столу:

– Это, наверное, те самые ключи.

Доктор взял ключи, и я последовал за ним к двери, радуясь возможности покинуть мансарду. Тут я заметил, что Элизабет не идет с нами, и обернулся.

Она стояла перед картиной, всматривалась со странным, пугающим выражением лица. Я подошел к жене.

Кин шумно сбежал по лестнице. Хлопнула входная дверь. Я коснулся плеча Элизабет. Она вздрогнула и обернулась. Я обнял ее.

– Мне страшно, Джим. Эта картина завораживает…

– Успокойся. Выйдем на воздух, и все пройдет.

Жена кивнула. Вместе мы направились к двери.

Кто-то поднимался на чердак. Кто-то тихо крался в темноте…

– Кин! – позвал я.

Тишина. Затем свистящий, лишенный интонаций голос, мерзко подрагивая, произнес:

– Бедный Африка.

Я заметил отблеск света на желтой коже. Сияющие зеленые глаза пялились на меня из темноты. Хриплое дыхание раздавалось все ближе.

– Милая леди, – прошамкал монстр.

И рассмеялся.

Глава 4

Они проникают сквозь картину

Я не мог запереть дверь, а хлипкая мебель не годилась для баррикады.

– Подожди здесь, – сказал я Элизабет. – Я попробую его остановить.

– Нет! Джим, не надо…

Решительно захлопнув дверь, я отправился навстречу Африке. Я прыгнул на него, ослепленный красной пеленой ярости. Прикосновение к влажной скользкой коже вызвало тошноту. Он пытался устоять на ногах, но я был слишком тяжел. Вдвоем мы покатились вниз по лестнице. Я позвал доктора на помощь, но потом решил поберечь дыхание, зная, что оно мне понадобится.

Я снова поразился сходству Африки со змеей. Он обладал невероятной силой. Мышцы перекатывались у него под кожей, и даже если там были кости, я их не чувствовал. Мы врезались в стену напротив лестницы, и он закряхтел. Перебирая пальцами все выше и выше, Африка подбирался