институте. Готовился без дураков, ночи просиживал над учебниками, отметая поползновения Эли – ее муж после нашего разговора начал сильно болеть, а роль сиделки эту стерву тяготила заранее. Как-то раз даже намекнула, что неплохо бы Савве «уйти пораньше», если кто-нибудь, знающий медицину, сделает все без накладок. Получила за это сразу и больно.

– Ты меня за животное держишь? – спросил между первой пощечиной и парой других. – Ты же слышала, что я ему как сын. Хочешь, чтобы любящего отца уморил своими руками?

С Кирой все начиналось так же – только та после оплеух стала оскорблять, а у этой хватило чутья закрыть рот покрепче. Почуяла, чем может кончиться. Глаза ее от боли и унижения стали мокрыми, а мое тело отреагировало каменным «стояком». Навалился сверху и взял псевдотетю без церемоний и ласк. Она не сопротивлялась.

– Чтоб знала, тварина, как мне предлагать такое! За урода держишь, за упыря? Ну, вот тебе, вот, вот…

Не сопротивлялась, даже когда мои пальцы легли на ее горло – лишь в прищуренных злых глазах появился ужас. Как у Киры, опять же. Я чуть сдавил и разжал пальцы. Нельзя! Дернулся пару раз, взорвался с хрипом, а Эля вдруг застонала в ответ. Понравилось?!

– Ну, ты вообще… знал, что конченая, но чтоб так…

Даже сам слегка испугался – от такой волчицы можно было ждать чего угодно. Куда уж против нее простому и доброму парню?!

Прописку терять не хотелось, но хорошие отношения в институте решили дело. Досталась-таки мне комната в общежитии – именно комната, а не «койко-место». Вещи туда перевез частично, Эле сказал, что еще вернусь. От греха подальше.

Перед вступительными экзаменами решил «подстелить соломки» – улыбки преподавателей еще ничего не значат, а терять год жизни я точно не собирался. Особенно если можно купить этот год ценою жизни чужой, совсем никчемной.

Пьянчужку нашел в одном из парков, подальше от института и общежития. Неясного возраста, теряющую себя, но еще не бродягу – с грязью и вшами я возиться не собирался. Подмигнул, поманил, показал бутылку. Со щетиной и в рабочей спецовке выглядел убедительно. Алкашка собралась искать компаньона, пришлось намекнуть, что «третий – лишний». Выпьем, закусим, приляжем в траве, где никто не видит. Глаза женщины стали маслеными, а первые полстакана развезли ее окончательно.

– Ты ж мой сладкий такой, Буратинка богатенький, – бормотала, идя за мною в кусты, а во мне поднималась, захлестывала тошнота. Не от будущей крови – от слов этой образины.

– Сядь вот так и закрой глаза, – прошептал я, когда вокруг не осталось ничего, кроме зелени. – Буду медленно тебя раздевать, сзади. Чтоб красиво.

Сам не знаю, откуда пришла на язык эта чушь, но пьянчуга уселась и зажмурилась до гримасы. Вспомнила молодость, когда нормальные парни рвались к ее телу, целовали в шею и в губы, а впереди еще было много лет хорошей и чистой жизни.

Жизни, которая не состоялась, – и нефиг теперь жалеть!

– Освобождаю тебя, – шепнул я ей сзади в ухо и чиркнул по горлу. Опасная бритва рассекла артерии и трахею, кровь хлестнула вперед тугой струей, а развернуться я жертве не позволил. Держал за плечи, пока она сипела и булькала, окрашивая траву алым на несколько метров. Потом алкашка стала мягкой, будто кукла, завалилась лицом на свои же колени, а я осторожно попятился. Вытер и спрятал бритву, надвинул кепку на лицо, пошел не оглядываясь. Где-то вдали завыла собака, потом вторая и третья – если прискачут на запах крови, поднимется шум, а если с хозяевами и обучены, то догонят меня в два счета.

Наконец стало страшно, но я не побежал. Нутром почувствовал тень в кустах и отблеск глаз – зеленых, будто у сытого волка. Какая собака рискнет приблизиться, пока этот взгляд меня оберегает?!

Махорку, впрочем, высыпал – целую пачку, заранее припасенную. На свои следы и на траву вокруг. Так оно надежней.

* * *

Поступил я без проблем – с прицелом на хирургию, конечно же. Лечебный факультет с уклоном во внутренности. Работу электрика пришлось оставить, зато комсомольскую активность я удвоил и даже утроил: новое время требовало новых речей, незамутненных взглядов, свежей крови. В переносном смысле пока еще. Вечерами штудировал газеты, смотрел регулярно новости, выписывал и учил наизусть актуальные фразы. Ускорение, перестройка, новое мышление. На собраниях разносил сотоварищей за косность и неготовность идти со временем в ногу – должность комсорга курса мне досталась легко, да и в парткоме уже приглядывались с интересом. Почти как одна из согруппниц. Некрасивая, но «упакованная» с головы до ног в натуральный импорт. Отец этой девушки занимал неплохую должность в облисполкоме, на стыке между торговлей и медициной, и сирота-голодранец вряд ли выглядел зятем его мечты. Пока что. Незримая рука продолжала меня подталкивать нужным курсом, дорога виделась на годы вперед. Самое главное – я действительно оказался талантлив. Учился азартно и весело, получал «автоматы» по большинству предметов, кипел энергией. Тайная сторона моей жизни спряталась, до поры, в темноте.

Он наелся, похоже. На несколько лет вперед. Не тревожил меня и совсем ничего не требовал.

Савва все-таки слег – обнаружили опухоль в подреберье размером с яблоко, признали неоперабельной. Пытались лечить терапевтически, но без толку. Начал быстро худеть, превращаться в живой скелет. Я бы мог попросить за приемного отца, предложить на обмен очередную никчемную жизнь, только знал откуда-то, что не получится. Потому и не пробовал. Зачем же его дразнить, если все прочее идет хорошо и гладко?

С дочкой солидного исполкомовца мы задружились на третьем курсе – к тому времени моя перспективность стала заметна всем. Деликатесы и сладости висели на Веронике килограммами жира, но молодость и легкий характер сводили этот недостаток к нулю. Не говоря уж о статусе ее папы. Пузатый мужчина с лицом бульдога отнесся ко мне настороженно, но коньяк и мое обаяние взяли даже эту крепость. «Для души» я завел себе вариант попроще – девчонку из бухгалтерии. Худую, брюнетистую, острую на язык. Похожую… да, на Элю, разумеется. Никакой другой тип женщин меня не возбуждал.

Жизнь вокруг ускорялась – в соответствии с курсом Горбачева – и менялась так же стремительно. В городе вдруг появились новые люди, кооператоры и рэкетиры, по лесам устраивали «разборки», дрались руками и палками, но все чаще гремели выстрелы. Родился спрос на неболтливых медиков, способных извлечь в кустарных условиях пулю и собрать переломанную конечность. Студенты – вдвойне хорошо, нас ведь никто не проверял после очередного громкого дела с пальбой. Начали поступать предложения, появились деньги. Все больше и больше.

Умер Савва. Вот его было искренне жаль – одного из немногих в поганом мире, кто хоть как-то